После проведенных мною исследований – и после того, как я привел свои открытия в некое подобие системы, записав их в виде краткого исторического очерка, у меня осталось немало вопросов. Кто на самом деле похитил облигации из хранилища и где они сейчас? Зачем Уильяму Уокеру Макфарленду могло понадобиться грабить банк, в котором он сам был совладельцем? И если он все-таки на это решился, то ради чего? Кроме того, на суде коронер показал под присягой, что на руках Перри Кеннера не было обнаружено никаких следов пороха. Между тем, если бы адвокат действительно стрелял в Эллсуорта и Сюзанну из револьвера, у него на коже почти наверняка остался бы пороховой нагар. Кто же мог убить банкира и его невестку? И кто тогда застрелил самого Кеннера?
Ну и наконец, кто похитил Уильяма Макфарленда-младшего и как? Как о его местонахождении вообще стало известно посторонним, если личное дело ребенка было засекречено по просьбе отца? Почему, взяв деньги, похитители все-таки расправились с мальчиком, и как могло случиться, что за двадцать с лишним лет ни одна из купюр, номера которых переписал Джек Макфарленд, так и не попала в оборот?
Ах да, чуть не забыл… Мне по-прежнему очень хотелось узнать, какие такие «новые обстоятельства» заставили губернатора Джорджии помиловать Уильяма Уокера Макфарленда…
Глава 9
Я принял душ и побрился, не зажигая света, но в комнате под крышей амбара было не слишком много места, а Томми всегда спала чутко. Я как раз закончил бритье и прыснул на лицо лосьоном, когда она завозилась на кровати и села, протирая глаза. Несмотря на то что накануне Томми легла рано, выглядела она изможденной и усталой.
– Мне нравится этот запах, – сообщила она и потянулась.
– Несмотря на оголтелую рекламу, «Олд спайс» действительно неплох. – Я кивнул и еще несколько раз шлепнул себя по щекам. – Для моей кожи он, во всяком случае, подходит.
Зажав в зубах резинку, Томми закинула руки назад и, захватив волосы на затылке, дважды повернула, превращая их в «конский хвост». Щелк – она надела резинку и, все еще полусонная, побрела к раковине, чтобы почистить зубы. Отправив в рот пригоршню таблеток, Томми вернулась к кровати, где без всякого предупреждения скинула ночную рубашку, оставшись в чем мать родила.
Признаться, к такому я не был готов.
Должно быть, челюсть у меня основательно отвисла, поскольку, развернувшись в направлении шкафа, где я держал гладильную доску и утюг, Томми окинула меня удивленным взглядом. Секунды через две до нее дошло, в чем дело. Остановившись, она прикрыла глаза и пробормотала:
– Извини. Старые привычки… живучи.
Стараясь не смотреть на нее, я поскорее схватил ключи от машины, натянул бейсболку и сунул ноги в шлепанцы. За дверью я, однако, ненадолго задержался.
– Ночью был дождь, и вода наверняка поднялась. Хочу съездить на остров Гибсон, проверить насчет окуней. Поедешь со мной?
Зашлепали по полу босые ноги, и Томми высунула из-за двери голову.
– Поеду.
– Тетя Лорна и дядя Уилли, наверное, тоже захотят…
– Ну и отлично.
Я улыбнулся и надвинул бейсболку на самый нос.
– Не знаю, как там было принято у вас в Лос-Анджелесе, но здесь на рыбалку лучше надеть что-нибудь с длинными рукавами – и от солнца спасет, и от москитов тоже. Они, наверное, тоже по тебе соскучились.
Томми кивнула и потерла лицо, пытаясь расстаться с остатками сна.
– Наверное… Подождите меня, я быстро.
В дядином доме был только один телефон – старый аппарат с выгоревшим корпусом и пожелтевшим, мутным диском, который висел в кухне на стене. Клиенты нередко звонили дяде в самую рань, поэтому когда телефон разразился дребезжащим звонком, я без колебаний снял трубку.
– Алло?
В телефоне было хорошо слышно, как где-то попискивает факс, потом приглушенно загремели вилки и ложки в жестяном бачке, и кто-то робко постучал по трубке.
Я добавил в кофе порошковые сливки.
– Алло! Кто это? Ну говорите же!..
По трубке снова постучали, и я резко выпрямился.
– Майки, это ты?!
Снова несколько ударов или щелчков – на этот раз более отчетливых, словно он стучал по пластиковой трубке кончиком карандаша.
Я, разумеется, ничего не понял. Азбукой Морзе я не владел; малыш, скорее всего, тоже.
– Погоди, погоди!.. – поспешно сказал я. – Давай так: один удар – значит «да», два – «нет». Ну, понял?
Последовала пауза, потом – одиночный удар.
Я глотнул кофе и едва не обжег язык.
– У тебя все в порядке?
Один удар.
– Ты хочешь со мной поговорить?
Удар.
– Это может подождать до вечера?
Последовала долгая пауза, потом – удар.
– Я приеду, как только освобожусь. Обещаю.
Я повесил трубку и повернулся к окну, где над верхушками далеких деревьев только-только зажглись бледные лучи солнца. В тени под кухонным окном расхаживал один из петухов тети Лорны, а на простирающемся дальше пастбище, под заходящей бледной луной, паслись четыре коровы, да три или четыре индейки пробирались вереницей вдоль тонущей в тумане изгороди.
Дядя, который читал за столом газету, негромко откашлялся и шевельнул бровями, возвращая меня к действительности.