Ловец снов

Потому что Джози стоит здесь, рядом. Разные восприятия ее образа превратили ее в девочку лет двенадцати: старше, чем когда они впервые увидели ее у ворот Академии Дебилов, но моложе, чем она должна быть сейчас. Они нарядили ее в матроску неопределенного цвета, меняющегося от голубого к розовому и красному и снова к голубому. Она держит большую пластиковую сумку с БарбиКеном, выглядывающими в щель приоткрытой молнии, а коленки просто усыпаны ссадинами. В мочках ушей появляются и исчезают сережки в виде божьих коровок, и Генри вспоминает, что такие действительно у нее были. Она открывает рот и говорит: «Привет, Дадди. – Потом оглядывается и добавляет: – Привет, мальчики».

И все. Она тут же исчезает. Вот так. А они стоят под дубом, только теперь их не шестеро, а пятеро. Пятеро взрослых мальчиков под древним дубом, и древнее июньское солнце все так же греет их лица, и девочки в желтых блузках все так же весело перекрикиваются. Пит плачет. И Джоунси. Алкаш исчез: должно быть, успел насобирать на бутылку. Его место занял другой – мрачный человек в зимней, несмотря на жару, куртке. Левая щека покрыта красной губкой, которая вполне могла бы сойти за родимое пятно, не знай Генри, что это такое на самом деле. Байрум. Оуэн Андерхилл стоит вместе с ними в Строфорд-парке и наблюдает, но все правильно: никто не видит пришельца с дальней стороны Ловца снов. Никто, кроме Генри.

Даддитс по-прежнему улыбается, хотя и несколько сбит с толку слезами приятелей.

– Ааму ы ацес? – спрашивает он Джоунси. «Почему ты плачешь?»

– Не важно, – отмахивается Джоунси, отнимая руку. Связь порвана. Джоунси и Пит вытирают щеки. Бивер издает нервный всхлипывающий смешок.

– Черт, чуть зубочистку не проглотил, – говорит он.

– Нет, вот она, пидор ты этакий, – фыркает Генри, показывая под ноги, где валяется измочаленная зубочистка.

– Ати Оси? – спрашивает Даддитс. «Найти Джози?»

– А ты можешь, Дадс? – оживляется Генри.

Даддитс шагает к софтбольному полю, а остальные почтительно следуют за ним. Дадс проходит мимо Оуэна, но, разумеется, не замечает его; для Дадса Оуэн Андерхилл не существует, по крайней мере пока. Он минует дешевые места для зрителей, третью линию, маленькую закусочную. И замирает. Пит тихо вскрикивает.

Даддитс оборачивается и смотрит на него, весело, с живейшим интересом, почти смеясь. Глаза блестят. Пит поднимает палец и начинает знакомую церемонию, взад-вперед, тик-так… упорно глядя в землю. Генри опускает голову, и на мгновение кажется, что он тоже видит что-то, яркую вспышку желтого на траве, как мазок краски. И все пропадает. Остался только Пит, производящий обычные действия, как всегда, когда использует свой особый вспоминающий дар.

– Иис иию Ит? – спрашивает Даддитс, по-отцовски заботливо, отчего Генри так и подмывает расхохотаться.

«Видишь линию, Пит?»

– Да, – выдыхает Пит, вытаращив глаза. – Мать твою, да! – И обводит взглядом остальных. – Она была здесь, парни! Прямо здесь!

Они пересекают Строфорд-парк, шагая строго по линии, которую видят только Даддитс и Пит, а человек, которого видит только Генри, идет следом. Северный конец парка огораживают расшатанные доски с табличкой:

СОБСТВЕННОСТЬ Д. Б. & А. Р. Р. Не входить.

Дети, разумеется, плевать хотели на все запреты, поскольку прошло сто лет с тех пор, как Дерри, Бангор и Арустук вместе гоняли грузы по ветке, проложенной через Пустошь. Но мальчишки, пролезая сквозь дыры в заборе, натыкаются на ржавые рельсы: они идут вниз по склону, тускло поблескивая на солнце.

Склон довольно крутой, заросший ядовитым сумахом и болиголовом, и на полпути они видят большую пластиковую сумку Джози Ринкенхауэр, теперь совсем старую и потрепанную, склеенную во многих местах изолентой, но Генри узнал бы эту сумку повсюду.

Даддитс радостно бросается к ней, открывает и заглядывает внутрь.

– АбиЕн! – объявляет он, вытаскивая кукол.

Пит, однако, обшаривает окрестности, едва не на четвереньках, мрачный, как Шерлок Холмс, выслеживающий профессора Мориарти. Именно Пит Мур находит ее, Пит, который с безумным видом тычет пальцем в грязную бетонную сточную трубу, выглядывающую из зарослей.

– Она тут! – пронзительно вопит он, и если не считать двух багровых пятен на щеках, лицо его белее бумаги. – Парни, по-моему, она тут!