Через двадцать минут Маша лежала на продолговатой поверхности, а ее голову облепили присоски, от которых к медицинским приборам тянулись пестрые провода. На подбородок надели специальный чехольчик. И хотя выглядело это как гротескные сцены из научного кино, Маша не удивлялась. В детстве она прошла десятки электроэнцефалографий, пока лечилась от заикания. Лежать предстояло как минимум полчаса. Папа, собравший в руки ее цепочки, сережки и фенечки, остался ждать на креслах в коридоре. Маша перебирала в голове неприглядные события сегодняшнего дня. Шалтай врезал ей. Где взять объяснение достаточно веское, чтобы перевесить правду, которая состоит в том, что он просто-напросто заурядный ублюдок? Эти десять минут на репетиционной точке сбили Машу со всего, в чем она укреплялась месяцами. Ее сердце отчаянно желало найти оправдание, чтобы вновь купаться в сладко-горьком соке обожания. Скоро деликатные руки принялись освобождать ее череп от присосок.
– Это несусветно, – доктор держал в руках полупрозрачные листки с результатами ЭЭГ. – Похоже, у нас неполадки!
– Что там? – Папа вытягивал шею, силясь заглянуть в бумаги, которые вертел перед глазами доктор.
– Тут отображается такое положение дел, будто Марию подряд бьет инсульт за инсультом. Но это, конечно, маловероятно. Надо вам будет повторить исследование в другом месте. Я напишу… Еще выписываю на первое время курс нейролептиков, а уже с результатами нового ЭЭГ мы собиремся таким же составом и все основательно обсудим. Добро?
– Хорошо, – замялся папа, – но чего нам ждать-то глобально? Может быть, есть какой-то промежуточный диагноз?
– Все будет нормально. – Доктор махнул рукой. – Полагаю, это несущественный сбой, вызванный гормональными изменениями. Возраст сложный. Но мы эту проблему вовремя схватим за шиворот. Никаких отклонений психики или срывов у Марии не наблюдается. Поэтому поправим. – Он слегка постучал папу по плечу и пожал ему руку. – Главное, спать как следует и не переживать по пустякам.
На протяжении следующих дней Маша готовилась к школьным экзаменам. Сидела за своим столом, читала билеты, тексты своих старых сочинений и старалась делать вид, что совсем не думает о Шалтае. На самом деле ей до жути хотелось заглянуть на Садовую, но она боялась тамошней обстановки, боялась, что придется объясняться, если Юля уже в курсе событий, примется сочувственно гладить Машу по плечу, но главное – боялась повстречать его. Чтобы развеяться и сменить обстановку, решилась навестить Лизу в больнице. В троллейбусе приехала на Литейный, миновала сквер, приемный покой и длинный коридор: куда идти, она помнила не хуже билетов по истории.
В палате было тихо. Маша приоткрыла дверь. На кровати под одеялом кто-то копошился.
– Лиз, – шепотом позвала Маша.
– Ааааа, – мурлыкнуло из-под одеяла.
– Спишь?
– Нет, заходи… – В полоске двери, осветившей палату, показались Лизины кудряшки на белом белье. Маша не стала включать свет, оставила приоткрытой дверь, а сама села на край Лизиной кровати.
– Как ты? – Лиза терла заспанные глаза и слепо шарила руками по одеялу рядом с собой.
– Да как сказать…
– Я видела, как он тебя треснул. Это немыслимо!
– Значит, ты в курсе…
– Мне самой в голову отдало, ой-ой-ой как отозвалось. Теперь видишь, какой он?
– Видеть-то вижу… Понимаешь, тут все немного сложнее… На самом деле он просил о помощи. Это важно для него. Он ведь, с тех пор как мы познакомились, мечтал о концерте.
– Никакая мечта не стоит такой жестокости.
– Не хочу спорить.
– Неужели ты не согласна?
– Да я вот наблюдаю за нами всеми… – Маша сунула ладони между колен. – Все вокруг сами не знают, чего хотят. Берутся, бросают, путаются как котята в нитках. Взять хоть Ваню. Сегодня гитара, вчера были компьютерные игры, теннис… Завтра будет плавание, а послезавтра еще попса какая-то. – Маша сама не заметила, как стала использовать выражения Шалтая. – Никто не видит горизонт, не говоря уже о том, чтобы к нему двигаться. А он видит.
– Хочешь сказать, можно бить других людей, если у тебя великая цель? Это патетика, Маш. Вот моя тетя, к примеру. Замужем за алкашом и шизофреником. Вместо того чтобы развестись, возится, таскает его по врачам. А он ее обворовывает и руку ей сломал. Брат дважды ездил его усмирять. И все талдычат, уйди, брось, ну чего с ним нянчиться? А она – ни в какую.
– Может, она любит его?
– Только любовью можно оправдать такую глупость… – Лиза запнулась. – Ты что же, тоже его любишь?
– Я вот на него, честно, даже не злюсь. Просто все понимаю.
– Вова мне сначала тоже жутко понравился. Такой загадочный, порочный. Волосы эти. Но потом я поняла, что он злой. И завистливый, очень, Маш…
– Откуда такие выводы?
– Да возьми хоть… Вот он сначала со мной гулял, а потом с тобой. Чего, думаешь, он нас выбрал?
– Не думала об этом, – слукавила Маша.
– Он тебя мажоркой обзывал?
Маша поежилась.
– Да и не отвечай, я сама слышала. И меня обзывал. А мне потом Тощий рассказал, что Вова выбирает девушек, исключительно исходя из уровня достатка их семейств.
– Это бред…
– Не такой уж бред, как тебе кажется. Он пользуется людьми.