Ловцы человеков

– Вот так рожу подеревяннее сделай и все у тебя получится! Глазками похлопывай и подхохатывать не забывай: мол, какие же вы глупости говорите… Масочку изобрази на лице, как будто ты за правое дело пострадал, и стой на своем. Быть собой, понимаешь ли, можно только под маской. Уж если не накажут, то отступятся, скажут – какой спрос с дурака, – учил однажды в школе того мальчика старшеклассник. Надо было отмазать от наказания их нашкодившую компанию. Расчет оказался гениально точным: когда за разбитое окно их вызвали в учительскую, наученный школяр настолько реалистично и горячо стал утверждать, что они просто перестарались: воображали себя древнегреческими метателями диска после так впечатлившего их проведенного директором школы урока истории. В конце концов, наслушавшись этого словесного напора от юного Андрея, учителя на них махнули рукой и не заставили платить за разбитое стекло.

После пары случаев, когда мальчику удалось выпутаться из переплета подобным способом, он понял, что слова эти нечто большее, чем просто случайная подсказка. Люди оказывались на удивление бессильны перед этим напором лжи, преподносимой как откровение, и если не доверяли полностью, то махнув рукой на сомнения, признавали, что не может же быть ложью то, что говорится так уверенно. Мальчик даже стал совершенствоваться и иногда беспричинно устраивал тестирование своим знакомым. Он чуть не со слезами на глазах рассказывал о чем-то, перекраивая по своему вкусу факты и выдумывая необычайные подробности своей жизни.

Ему важно было только увидеть, как воздействует на человека его словесный поток, он учился, как можно управлять своим лицом и голосом, чтобы подопытный счел его простофилей, но никак не обманщиком. Если подопытный человек поддавался и безоговорочно верил, «испытатель» мысленно заносил его в «первый список» людей, которыми можно при необходимости помыкать. Если же он замечал в испытуемом желание воспринимать услышанное, только подвергнув его сомнению, он заносил этого человека в черный «второй список» людей, обладающих «здоровым цинизмом», которых следовало сторониться.

В учении он был довольно нелюбопытен. Он не увлекался каким-то предметом, исследуя материал и докапываясь до сути какого-то явления. Поэтому знания его были довольно поверхностны и чтобы вытянуть оценку до «четверочки», приходилось использовать все тот же прием «одевания маски». Даже зная всего часть заданного материала, он умел рассказать эту часть с такой уверенностью и помпезностью, словно делает вместо рассказа о пройденном на прошлом уроке целый научный доклад по затронутой там теме. Учителей, привыкших с годами работы в школе воспринимать действительность с детской восторженностью, такая манера всегда обескураживала. И даже видя, что ученик толком не знает материала, они ставили заветную «четверку» авансом, поверив, что он усердно учил и обладает явными способностями к учению.

Вслед за школой настало время институтской учебы, где, к своему удивлению, мастер надевать маску уверенного в себе знатока осознал, что этот его талант дает даже больше плодов, чем в школьной жизни. Понемногу ношение маски человека, уверенного в своей правоте и самозабвенно берущегося защищать правоту самых бредовых идей, из уловки превратилось в образ жизни. Понемногу маска эта окончательно закрепилась на лице, а в кругах преподавателей он прослыл талантливым и увлеченным молодым человеком, правда, несколько простоватым и не очень понимающим сути своих утверждений.

Маска никогда не подводила ее носителя в общении с теми, кто был выше его по положению или ниже. А вот общения на равных с товарищами по курсу не получалось из-за этой же маски: ему можно было только ими помыкать для достижения какой-то цели или их остерегаться. Дружба и обычное доверительное общение на равных с однокурсниками в жизни под маской не были предусмотрены. Впрочем, однажды судьба случайно свела его со студентом другого института. Тот показался Андрею весьма колоритной фигурой при весьма непритязательном внешнем виде. Казалось бы, в нем совмещалось несовместимое: простоватое панибратство в общении с толпой при умелом вкраплении в речь самых простецких выражений и сдержанная напряженность начальника, дистанцирующего себя от других и не допускающего даже сомнений в собственной правоте.

Вслед за школой настало время институтской учебы, где, к своему удивлению, мастер надевать маску осознал, что этот его талант дает даже больше плодов. Понемногу ношение маски человека, уверенного в своей правоте и самозабвенно берущегося защищать правоту самых бредовых идей, из уловки превратилось в образ жизни.

Маска никогда не подводила ее носителя в общении с теми, кто был выше его по положению или ниже. А вот общения на равных с товарищами по курсу не получалось из-за этой же маски: ему можно было только ими помыкать для достижения какой-то цели или их остерегаться. Дружба и обычное доверительное общение на равных с однокурсниками в жизни под маской не были предусмотрены.