Слова, набросанные гелевой ручкой, кое-где потекли, в них отсутствовали какие-то буквы, но, в целом, текст можно было прочитать. Стишки какие-то.
Два слова были вычеркнуты красным, а одно исправлено, над ним надписано мелким бисерным почерком, явно женским (не скажу старушечьим) какое-то слово. И не было бы ничего удивительного в том, что у дамы в возрасте на письменном столе имеются пожухлые записки со стишками сердечного содержания. Просто и ситуация, и картина узнаваемые, как будто не однажды виденные.
Шаблон? Да. А зачем менять, если работает!
В спальне было так же сально и неуютно, как и во всей квартире. Только если в кабинете доминировал письменный стол, то тут – немецкое пианино «Циммерман», производства начала двадцатого века, с бронзовыми витыми подсвечниками.
По стене, на которой вполне по-совковому висел шикарный шерстяной ковер, располагалась постель, узенькая девичья кроватка, ровно на полтора человека. На ней – одно одеяло…
– Да, а подушек две, – прочел мои мысли Киря.
– Две, точно, – кивнула я. Наклонившись к кровати – встрепанной, ледяной, – я осторожно принюхалась.
Ром и сигары. Голову даю на отсечение.
– Тань, ты что? – спросил Киря. – Что там такое?
– Нет, ничего, – отозвалась я, разгибаясь, – просто показалось. Слушай, и все-таки, как насчет родственников, семейного положения?
Он пожал плечами:
– По состоянию на сейчас, судя по документам, совершенно никак. Одна как перст.
– А раньше? Ну, там, любовники, разводы?
– Могу воспроизвести лишь хорошо проверенные сплетни: везде транслируется, что всплыла она изначально благодаря любовнику – был такой Нехристь-старший, возможно, помнишь.
Я помнила. Еще бы.
– Ну вот. Они встречались долго, хотя Нехристь был женат. Поговаривают, что вроде бы у них общий ребенок был, но умер в младенчестве. После этого у нее повредилось что-то на чердаке. Начала протаскивать всякую чуждую повестку, на всех кидаться, пару раз гранты из-за кордона получала…
– Ага. А счета ее проверяли?
– Нет у нее счетов, официально-то, – поведал Киря, – после того, как пару раз предупреждение вынесли, она, надо полагать, все счета на кого-то переоформила, чтобы избежать конфискации или чего там боялась – не ведаю.
– Ясно, – кивнула я, – но квартира-то ее?
– Ее квартира, проверил. Так что городу отойдет, будут тут дворники жить, что ли.
– Понятно. Ну, я думаю, можно отчаливать?
Мы покинули неуютное жилище, приладили «печать» на место и в полном молчании проследовали к машине. А о чем тут было говорить?
Впрочем…
– Ладно, Киря, сам-то как думаешь?
Не отрывая взгляда от дороги, полковник умудрился закатить глаза:
– Понимаешь, Таня, тут какая история. С одной стороны, мне лишний гемор ни к чему. Да и тетка лично мне несимпатична.
– Ну да.
– Хорошая версия: остановка сердца, несколько лишних капель снотворного, все гладко, мирно. С другой, вот сидит какой-то червяк здесь, – он постучал пальцем по лбу, – и гложет.
– Понимаю, – согласилась я, – все эти фрагментики, уборочки, ну и все такое…
– Ну в целом есть еще кое-что, ты просто не в курсе. Не исключено, что надумываю, но за последние года три это уже пятый случай с похожими обстоятельствами – только из того, что известно мне.
Я вспомнила Гариковы слова и напряглась:
– Что ты имеешь в виду?
– Пока ничего, сама понимаешь, без доказательств предпочитаю ничего не иметь. И все-таки нечто общее имеется. Все женщины – старше среднего, с самостоятельным доходом или просто состоятельные, одинокие или потерявшие связь с родственниками, и…
Он замялся, я помогла:
– Что, вышедшие замуж и пропавшие?
– Да если бы так просто. Нет, – с сожалением возразил он, – или просто скончавшиеся, или пропавшие, или выехавшие для «воссоединения с родственниками» – и недоехавшие.
– То есть имеет место научный, он же системный, подход.
– Ну, типа того.
– Понятно. Ну а как дома-то, все нормально?
Самый лучший способ выйти из разговора – это метод Штирлица, бросить лучше всего запоминающуюся последнюю фразу.
Киря немедленно отбросил рефлексию и гроздья пропавших старух и просиял:
– О, это песня. Младшенькое чадушко знаешь, что удумало?
Так, у меня есть минимум полчаса. При всем моем уважении, полковник становится невменяемым, стоит упомянуть его семейство, и одним из симптомов помешательства является словесное извержение. Пока мой дорогой друг одновременно рулит и болтает, я совершенно спокойно могу подумать.
Итак, случай не единичный… да какой единичный! Гарик на своей земле три случая насчитал – за полтора года. Киря у себя, то есть повыше, за три года имеет пятый случай. Жуть жуткая.