Ловушка для дурака

Но давайте от фактов плясать. Яворская. Официальная версия: смерть от как бы естественных причин. Ну, увлеклась, перекапала снотворного – бывает. Говорят, эта модная болезнь на мозги влияет, а у Лидии с этим богатством и так негусто было. Ну не выпускать же Кире «глухаря», он и сам совершенно спокойно может это сделать.

И, вообще, строить предположения при полном отсутствии оснований – дурной тон. Вот если бы что-то с Бабой Ритой осязаемое случилось…

С Бабой Ритой! Ужас!

Я схватилась за телефон, набрала номер. И о чудо, мне ответили, причем она сама.

– Маргарита Николаевна, дорогая, вы в порядке?

Голос у нее был как из могилы:

– Да… Танечка, я отлично… Максим в больнице. Вы знаете, мне сейчас немного некогда.

– Ничего не надо говорить, – как могла, спокойно, попросила я, – где вы?

Глава 19

Он открыл слипшиеся ресницы – и немедленно зажмурился, тотчас устал и просто прикрыл веки. Так болела гудящая голова, так стучало в висках. С детства не выносил тошноты и рвоты – и вот, как говорится, опять.

А как все замечательно, как складненько все получалось!

Снял деньги с Лидиной карты, вложил в дело. Заехал в свою берлогу на окраине, выпил и поел, что нашлось. Оставил деньжат на хозяйство, какие были. Немного прикорнул – все-таки предстояло дело непростое и грязноватое, по-любому в итоге неприятное. Переоделся в то, что более по роли подходило.

Умывшись сначала ледяной, затем обжигающей, затем снова ледяной водой, глянул на себя в зеркало – как всегда, спокойно, отстраненно, критично, как на постороннего.

Вообще о том, что он обезьяна и кривляка, ему говорили чуть не с пеленок. Он и сам это знал. Каждая черточка, каждый мускул его лица – строго говоря, невнятного, ничем не примечательного, – подчинялись ему на сто процентов. Иной раз самому Максиму становилось смешно: вот, увидел что-то по телику или вычитал в интернете, принялся соглашаться – или не соглашаться (ему по большому счету было плевать на все), – случайно глянул на себя в зеркало – и сам себе верил.

Потом, когда подрос, вдруг выяснил удивительную вещь: достаточно, оказывается, самого себя убедить в чем-то (пусть в полной чуши и вранье) – и готово дело, все остальные разы он говорил чистую правду, которая отражалась на его лице.

Многие спрашивали: почему не пошел в театральный? На этот вопрос он предпочитал отвечать пожатием плеч и загадочной улыбкой – не будешь ведь каждому объяснять, что он ни тени лжи не переносил. Как и многие патологические лгуны, он моментально чувствовал неправду, не мог ее терпеть, она его оскорбляла.

Максим даже в итоге и побрился наголо – выражение лица могло меняться моментально, а прически диссонировали. И вкус у него был идеальный, он органически не переваривал ни волоска, ни одежды, ни нитки, которые бы не соответствовали выбранному образу.

Вот с обонянием ничего поделать не мог – после перенесенного в детстве гайморита и дальнейшей контузии обоняние резко ослабло, но его врожденное чувство меры позволяло не перегибать ни в чем, никогда. Хотя и свой собственный, и чужой запах он ощущал, лишь плотно прижавшись носом.

А сейчас не надо было прижиматься ни к чему и никуда. Резкий, мерзкий химический запах, минуя нос, бил прямо в мозг. Пустой, неоднократно промытый желудок завывал о пощаде, под опущенными веками вспыхивали яркие огненные шары.

«Как же плохо мне. Как больно. Как обидно. Я один. Совсем один».

С дурехой Маргаритой завалились на дачу – ох, и великолепная дачка, на нее он не раз пузыри пускал и зарился. Жить бы тут да ловить рыбу, благо и лодка, и снасти имелись в наличии, ничего более не надо было. Маргарита дрыхла на груди, дышать было в меру тяжело, но он не делал попыток освободиться. Пусть поспит напоследок.

Ничего плохого он ей не желал. Она ему даже нравилась, даже можно было благодарить судьбу за то, что они встретились. Да, она большая, может, даже и толстая, пусть по-своему глупая – он давно привык не обращать внимания на такие глупости, как внешность. Она очень добрая, душевная, теплая женщина. А уж как она готовит, отказываясь от визитов в заведения общепита, как может быстро утихомирить его припадки ярости (все-таки постоянное напряжение нет-нет да прорывалось). Все это он ценил и был готов поклясться, что по-своему любил.

Вот если бы еще она не поднималась с ложа. Любителя сала, ветчины и Рубенса это зрелище привело бы в дикий восторг, но он все-таки не мог не вспомнить Ту, другую. И, высвободив руку, закурил.

Она сонно забормотала что-то, завозилась. Бесспорно, хорошо поработал.

– Вина, малютка?

Она лишь кивнула, не открывая глаз.

– А какого?

– Бордо.

Максим накинул халат, включил подсветку и отправился к барной стойке. Очень красиво у нее тут все сделано, не то что у всяких Алл и Лидок. Сразу видно, человек домашний, уютный и заботливый, идеальная жена.