Я вздохнула. Что еще нужно сделать, чтобы ему помочь? Еще раздобыть секрета? Пожалуй, пока хватит. Если Локен и умирал от острой интоксикации, то секрет ему уже помог. Сейчас главное его не тревожить, дать поспать, согнать жар.
Интересно все же, что с ним случилось?
Хотя… глупый вопрос. Гебумианские джунгли не место для людей. Все здесь может быть для нас опасным. Возможно, Арве свалил какой-то шустрый паразит, или он наступил на ядовитую колючку, или же все-таки угодил в слизь инсектоидов. Вариантов много, и любой этот вариант может привести к смерти. «К смерти»… Дома, на Ланмаре, в смерть не верилось. Да и как в нее поверить, если центавриане живут около шести-семи сотен лет, а то и дольше, практически не старея, без болезней? Такая жизнь дает ложную иллюзию бессмертия и неуязвимости. Но здесь, на Гебуме, я уже десять раз успела вспомнить, что смерть существует и даже может быть внезапной. Однако какая мрачная тема! Лучше подумать о жизни и о том, что нужно для этой самой жизни — о воде, например.
Я устроила орионца в кустах так, чтобы его голова находилась в правильном положении и не запрокидывалась, и поднялась. Нужно и о себе позаботиться: размяться, пройтись немного, раздобыть еще воды и фруктов. Я начала делать простые упражнения, чтобы разогнать кровь в затекших конечностях.
Улыбашка зарычал.
— Успокойся.
Тхайн не желал успокаиваться. В его сознании давно укоренилось, что люди, а особенно люди-самцы, обладающие вполне определенными признаками и запахами, это враги. Жесткая дрессура Нигая дала о себе знать…
Уверенный, что Локен — враг, Улыбашка никак не хотел понимать, зачем мы сидим рядом с ним вместо того, чтобы, например, оторвать ему голову, как недавнему невезучему инсектоиду.
Я подошла к псу и тронула его рукой между ушами, чтобы успокоить. Тхайн качнул резко головой, сбрасывая мою руку, и припал на задние лапы. Я скорее взяла его под свой контроль, изумилась тому, сколько ненависти умещается в сознании пса, и отправила его добывать себе еду.
Когда Улыбашка ушел, я обессиленно присела рядом с Локеном и дала себе мысленный зарок никогда больше не пытаться обращаться с тхайном так, словно он уже приручен. Улыбашка управляем эмоциями почти так же, как и люди. Когда я полностью не держу его под контролем, он может быть опасен.
«Все, с кем я имею дело в последнее время, опасны», — подумала я и впервые очень сильно пожалела о своем решении полететь на Гебуму. Все вышло не так, как я планировала. Какой жених, какая любовь, какой брак?.. Мне бы остаться после всех этих приключений психически здоровой… да и просто — остаться живой.
Глава 15
Весь день я провела возле орионца, охраняя его беспокойный сон и в силу своих возможностей заботясь о том, чтобы этот сон не стал вечным. Локен периодически шевелился, подавал голос, требуя воды (в чем я не вижу смысла, ибо когда я давала ему воду, он ее пил неохотно, кривясь, морщась и половину выплевывая), после чего снова погружался в сон.
Я не нашла поблизости того растения, листьями которого Локен меня обкладывал, когда я мучилась от отравления, а далеко отойти боялась: а ну как умрет, в самом деле, а я пропущу? К тому же, мне и самой было нехорошо; будучи «второй кровью» (то есть обладая слабым здоровьем), я не отличалась выносливостью и натурально страдала в джунглях от неудобств, тревоги и голода. Дождевая вода, полная неведомых микробов, и фрукты Гебумы, составляющие мой рацион, голод не утоляли, сил как будто не прибавляли, зато вызывали диарею и дикие рези в желудке… «Приятным» бонусом ко всем этим прекрасным проявлениям шла угнездившаяся в висках головная боль. Приходилось следить одновременно и за состоянием орионца, и за настроением Улыбашки, и за тем, не приблизились ли к нам инсектоиды, военные и прочие нежелательные элементы.
Вечером к орионцу вернулся относительно нормальный вид. Он заворочался, ища удобную позу, пошевелил запекшимися губами. Я тоже нехотя заворочалась — устала за день пристально следить за болезным — и подползла к нему с фляжкой, воды в которой осталось совсем немного, на пару глотков.
— Пить будешь? — спросила устало и хрипло. Мне и самой хотелось пить, но я берегла эти несколько глотков для орионца.
Локен открыл глаза, сфокусировал взгляд на мне и порадовал осмысленным, но с ноткой удивления, вопросом:
— Ты?
— Я.
Дальше случилось нечто неожиданное: орионец, который весь день лежал близ меня и то ли умирал, то ли готовился к умиранию, довольно быстро для умирающего поднялся, схватил меня за плечо и спросил… нет, потребовал ответа:
— Ты?!
Я порадовалась, что Улыбашки все еще нет (он ушел по моему приказу добывать себе еду), и в смешанных чувствах посмотрела в лицо Локена. Оно исказилось и напряглось, словно что-то во мне его поразило до глубины души. Голубые глаза больного зажглись жизнью. Орионец, шатаясь, протянул руку и махнул передо мной, будто хотел развеять картину.
Чтобы только подняться и махнуть рукой, ему пришлось истратить немало сил. Я подхватила его, не дала упасть. Мужчина вцепился слабыми руками в мои плечи, сглотнул с трудом.