Ловушка на жадину

– Тревога! – гоня по единственной улочке, кричала она. – Вставайте все!

В одной хате мелькнул свет, в другой зашлись лаем собаки, полуодетый мужик выскочил навстречу…

– На польские сёла нападают, – бросая вожжи, выпалила Михася.

– Кто? – Мужик сонно-ошалело захлопал глазами.

– Шуцманы ушли в лес. С оружием. – И не вдаваясь в объяснения, принялась командовать: – Поднимай людей. Жинок с детишками – в лес, скотину с собой, хлеба возьмут, рыбы…

– От тут ваше поганое ляшское нутро наружу и лезет! – перебил её хриплый голос. – Подыхать будете, а наше, народное, добро из лап своих поганых не выпустите, хлеб наш своим подсвинкам в пасть суёте!

– Jest pо́źno![73] – прошептала Михася, медленно оборачиваясь.

Олекса Слепчук стоял в начале улицы. За спиной у него, неловко переминаясь, жался племянник, а дальше колыхалась толпа: кто с оружием, кто с косами и вилами. Это не могла быть та же самая толпа, что в польской колонии. Это была другая. Этих толп хватало на разные польские сёла.

«Они это давно задумали. Ждали большой драки между немцами и нашими, когда всем станет не до них. Дождались…»

Крепко вцепившись в поручень, Катька приподнялась в коляске… и в сторону Слепчуков полетела граната.

Бабах! Грохот, столб огня и земли, улицу заволокло гарью. По тут сторону порохового облака слышались вопли ярости и боли.

– Бежим, пока не очнулись! – скомандовала Михася, первая припуская по улице к усадьбе. Тихоня и Джеймс, одним движением, точно долго тренировались, подхватили из коляски Катьку и рванули следом. За ними, шаг в шаг, мчалась Кшися, сжимая маленький дамский «браунинг».

– Бах! Бах! – Выстрел разорвал подол её юбки.

– Бах! – Припав на колено, Кшися пальнула в ответ – Вырвавшийся из пороховой гари Олекса залёг прямо посреди улицы, прикрывая голову руками.

Следом за остальными Кшися метнулась под прикрытие амбаров.

– Пани! – С пронзительным воплем беглецам навстречу выскочила встрёпанная горничная Малгося с ребёнком на руках. Михася схватила её за руку и поволокла за собой.

– Młodszy brat został w domu![74] – пронзительно закричала Малгося, но Михася, не отвечая, продолжала тащить её за собой.

Искры со вспыхивающих один за другим деревенских домов ветер гнал прямо в окна усадьбы. Тихоня увидел, как занялась занавеска в распахнутом окне, но близняшки, не обращая внимания, принялись лихорадочно нажимать на кирпичи. Мгновение ничего не происходило… а потом кусок кирпичной кладки у самого основания стены поехал в сторону, открывая уводящую вниз узкую лестницу.

– Pani, ja… – пролепетала Малгося, останавливаясь на верхушке лестницы.

– Zejdź, szybcy![75] – скомандовала Михася. От толчка Малгося едва не полетела вниз по лестнице. Ей сунули ребёнка. Михася взмахом пистолета показала, что парни с Катькой на руках – следующие. Спорить было некогда – со стороны деревни неслись отчаянная стрельба и крики. Тихоня спустил Катьку в проход и сам нырнул следом. Сухая, пахнущая ружейной смазкой темнота обняла его, на спину свалился Джеймс, и они кубарем прокатились по ступенькам. Глухо застонала Катька, и Тихоня принялся нащупывать её в полумраке. На миг увидел бледное лицо сестры, успел ухватить её под мышки… Закрывая отблески света, промелькнул девчоночий силуэт… и тут же стена закрыла проход, вставая на месте.

– Сидим здесь! Тихо! – по-русски и по-польски скомандовала Михася.

– А… а остальные? – прошептала Катька.

– Мы вчера отсюда ящик с патронами партизанам отдали. И пулемёт, – после долгой паузы ответила одна из близняшек. Тихоне показалось, что это была Кшися.

– Остальные – умрут, – глухо произнесла вторая. Теперь уж Тихоня был уверен – Михася.

Малгожата тонко, жалобно заплакала.

– Hash! – шикнул на неё Джеймс, но она не унималась:

– Pani, ja… ja…

– Да замолкни ты! – буркнул Тихоня – сквозь толстую кирпичную перегородку ничего не было слышно, но ему почудился стук… или это выстрелы так слышатся?

Грохнуло, будто в стену из пушки пальнули, подвал пронзила короткая дрожь и… полоса света от пылающего факела скользнула внутрь. Она становилась всё шире, шире… и, озарённые огнём, на пороге встали две угольно-чёрные фигуры.

– Шо, щуры польские, до норы забились, думали, отсидитесь! – крикнул с порога Олекса Слепчук. – Покоивка[76] твоя своему дружку про ваш схрон ще задавно рассказала! – И он с гоготом пихнул племянника локтем. Тот качнулся, точно каучуковая кукла.

– Wybacz mi, pani, wybach! – взвыла Малгося, сползая к ногам Михаси.

– Pana Boga zapytasz![77] – прошептала Михася – только губы двигались на её помертвевшем лице.

Тихоне не было страшно, не было, не было, он просто не верил, не верил, не верил. Они вытащили Катьку из камеры в комендатуре, они не могут погибнуть тут, в старом польском поместье… Катька точно не может! Он дёрнул лежащую на полу сестру за ноги, заталкивая её к стене, в самый тёмный угол схрона. Рядом сунули Малгосиного малыша. Тот попробовал было захныкать, но сестра, умница, крепко зажала ему ротишко.

– Выходите, пёсья кровь, быстро! Пока мы вас тут не постреляли! – гаркнул Слепчук.