Ловушка памяти

На Джереми смотрели хитрющие глаза и кривой оскал белоснежных зубов. Этот урод был весь холеный, он занимался спортом, ел только здоровую пищу, раз в полгода взбирался на какую-нибудь священную гору то ли в Африке, то ли в Тибете, а после возвращался и гробил людей. Он торговал наркотой, но сам не увлекался этой дрянью. Его звали Нико, и он зарабатывал на слабаках, на таких, как Джереми. А таких было немало. Год назад он подсел к нему в одном из баров и предложил «забористую вещь». По Джереми видно было, что он свой клиент. Но тогда у него не было денег, а Нико ответил, что это «за так». За «за так» Джереми был должен уже несколько тысяч. Он был весь в долгах.

– Я не занимаюсь благотворительностью, Джей, ты же не думаешь, что я бесплатно все достаю? – шипел на него Нико. – Ты хочешь, чтобы меня к стенке прижали?

Джереми хотел, чтобы его об стенку убили, но смолчал.

– Я же к тебе, как к другу, парень, а ты подводишь меня…

– Я хотел отдать, – он оторвал бумажное полотенце и промокнул им окровавленный рот, – но меня ограбили.

– Да что ты? Когда? – изобразил озабоченность Нико.

– Пару часов назад.

– Может, мне еще пожалеть тебя, Джей? – Нико подошел ближе. – Знаешь, сколько вас таких, кого ограбили? – Он схватил его за грудки. – У кого семейные проблемы и прочая чушь… Ты мне зубы не заговаривай! – Прижал его к умывальнику так, что поясница Джереми хрустнула о керамическое ребро раковины.

В туалет завалилась пьяная парочка. Он – высокий, с расстегнутой ширинкой, она – вся взлохмаченная, с розовыми лентами в волосах и юбкой, кончающейся на ягодицах. Они смеялись и целовались, даже не взглянув на них, а после завалились в одну из кабинок.

– Если б не люди, я бы давно тебя прикончил…

Нико врал – он никогда не марал чужой кровью свои белые ручки.

Из кабинки доносились характерные вздохи.

– Хотя им, похоже, не до тебя, – сказал он и всадил Джереми кулаком под самые ребра.

Почти никогда…

У Джереми потемнело в глазах. Ему что-то вкололи. Стоны в кабинке становились все тише, как и музыка, как и голос Нико.

Временами Джереми приходил в себя на секунды, на доли секунды, но все еще был как в тумане. Его провели через клуб; музыка осталась за ним, захлопнулась за спиной, исчезла. Вывели на воздух, пахнувший подворотней и сыростью, а потом – салоном авто. Джереми прислонился к стеклу пассажирской двери, изредка открывая глаза, ловя красно-желтые пятна проезжающих мимо фар и магазинных витрин; все слилось в эти пятна, от которых болели глаза, весь мир стал одним разноцветным пятном перед тем, как снова пропасть. Джереми упал в темноту. Она поглощала его, затягивая в дремоту. Перед ним опять мать, но уже чуть седая; она кричит и трясет руками перед его лицом, хватается за голову, падает на стул. Потом плачет. Долго, безудержно. Джереми идет в свою комнату; ему не стыдно, почти. В тот день она нашла травку в его рюкзаке. Тот день был началом конца.

Джереми почувствовал боль выше локтя. Мать исчезла, темноту пробивал назойливый свет. Его схватили за руку и выволокли из машины. Он открыл глаза. Утренний свет больно бил по вискам – чертово солнце… Лучше бы сдохнуть сейчас, подумал он и опять зажмурился. Его куда-то вели, он спотыкался обо что-то, чуть не упал.

– Голову наклони! – сказали ему и наклонили до хруста в позвонке.

Открыли железные ставни и толкнули вовнутрь. Здесь уже не было света. Как хорошо, думал Джереми, как хорошо в темноте… Его посадили на стул и начали бить по щекам. Щеки горели, он весь горел.

– Давай, приходи в себя, парень! Ты сколько ему вколол?

– Четверть дозы, – послышался голос Нико.

Джереми разлепил глаза. Вокруг все темное, безлюдное. Пара стульев, какие-то бочки. На них тоже кто-то сидел. Одни силуэты, он не видел почти ничего.

– Эй, приходи в себя! – кричали ему на ухо. – Сколько же с ним возни… Ты теперь с нами, пацан, и будешь делать все, что мы тебе скажем, иначе ты не скажешь больше ничего!

К шее прижали холодное лезвие. Джереми стиснул зубы.

– Ты слишком много должен, Джей, – сказал Нико. – Отработаешь – уйдешь. Тебе скажут, что делать.

Нож убрали. Джереми сполз со стула, почти лежал.

Шаги Нико – вальяжные, с оттяжкой, их ни с чем не спутать – удалялись к двери. Громыхнул засов, потом еще раз, петли заскрипели, свет ударил по больной голове, но быстро схлопнулся и исчез.

* * *

Одного звали Тони, другого – Пикассо; наверное, это была кличка, Джереми не уточнял. Третий был просто здоровяк, на то и откликался, а Джереми они прозвали Дохлый; впрочем, ему было все равно.

Тони, Пикассо и дохлый Джереми сидели напротив друг друга за большим круглым столом. Здоровяк стоял рядом. Джереми думал, что просто еще не нашлось стула под его необъятную тушу, но было все проще – он просто устал сидеть. Он всегда сидел за рулем, всегда был на стреме. Здоровяк почти не выходил из фургона, карауля их у любых входов.

Об этом Джереми узнает завтра – сейчас он еще мало что понимал.

– Теперь ты с нами, Дохлый, понял? Уже неделю без четвертого, – сказал ему Тони.

– А что с четвертым? – спросил было Джереми, но и сам понял что.