Ловушка памяти

Девушка сначала кричала, потом вырывалась, тряся связанными руками и ногами, а после обмякла, затихла, да так и осела на стуле. Тони убрал подушку; волосы, что примагнитились к ней, медленно опадали на лицо убитой, закрывая его бездыханную бледность. Джереми смотрел на неподвижное тело, которое еще секунду назад было живым, и не мог поверить, что он здесь, что он с ними, в этой самой квартире, во всем этом дерьме. Он вдруг вспомнил себя на крыше, как стаскивал дрожащего Тони по скрипучей водосточной трубе, как тот дрожал и цеплялся за выступы, за выпирающие крепления и кирпичи, боясь потерять свою никчемную жизнь. Каждая жизнь в этой комнате была никчемной – может, кроме жизни этой несчастной. Лучше б он не возвращался за ним… Сколько раз, избегая любого кошмара, Джереми нарывался на что-то пострашнее! Говорят, за добро воздают добром, вспомнил он слова матери. Ни за что никому не воздают, и нет того, кто воздаст, – по крайней мере, рядом с Джереми его никогда не было.

– Чего встал, пошли давай, – хлопнули его по плечу.

Джереми вздрогнул и пришел в себя – если в тот момент его еще можно было назвать собой; он давно не помнил, кем был. Тони осторожно закрыл дверь, так же тихо, как и открыл, и, перепрыгивая через две ступени, сбежал вниз. Его длинные ноги ничуть не дрожали, лицо было твердым и спокойным, не то что лицо Джереми – по нему гулял нервный тик, от щеки к правому веку и обратно.

Кто ее теперь найдет и когда и был ли у нее кто-то – Джереми не знал. Он вообще не хотел ничего знать ни о ком.

Они молчали, когда спускались по лестнице, когда выходили из дома и садились в машину, когда увидели недоуменный взгляд Здоровяка.

Мотор загудел, испуская тарахтящие звуки; свистели колодки, пыхтела выхлопная труба, то и дело испуская черный столб дизельного перегара. Дом несчастной находился за городом, к нему они ехали пару десятков миль мимо густых лесов и широких кукурузных полей. Мимо них они пробирались и сейчас. Джереми смотрел на закатное солнце, которое уже четверть часа освещало заостренные листья, шелестевшие зеленью, пахнувшие дождем и светом; весь день пропитался им. Джереми высунулся в открытое окно и, щурясь от пробегавших по лицу лучей, вдыхал свежий воздух. Он заглатывал пыльный ветер, и не было в нем никогда столько свободы, сколько было сейчас. Он будто дышал свободой, будто хотел ею быть. Далеко уходило поле, забирая с собой засвеченные побеги исчезающих в солнце посевов. И горизонта не видать.

– Останови, – сказал Джереми.

– Чего это? – спросил Здоровяк, радуясь, что тишину хоть кто-то прервал.

– Останови, в туалет хочу.

– Останови, – приказал Тони.

Здоровяк отпустил педаль газа. Фургон припарковался на пыльной обочине.

– Ну, иди, чего сидишь? – сказал Тони и стал пересчитывать сорванный куш.

Джереми потянул за ручку двери, она скрипнула и отворилась. Он зашел в высокие стебли пожелтевших кукурузных листьев. Высокие, стройные – если согнуться, можно и потеряться совсем.

Потеряться, мелькнуло в воспаленном мозгу Джереми, потеряться совсем… Шмыгнув носом, он нащупал в кармане небольшой пакетик с порошком, который вчера купил у Тони.

– Не сейчас, – руки его тряслись, – не сейчас, – бормотал он шепотом, – никогда.

Сжал порошок в ладони, достал из кармана, потер и высыпал на свежую землю. Оглянулся – фургона за листьями не видать, значит, и его тоже не видно. Шаги ускорялись, листья били по горящим щекам; Джереми бежал через поле, будто и был этим полем, этим воздухом, небом, частью его.

Солнце светило Джереми, звало его теплым светом, спасительными лучами; он добежит до него, добежит…

– Эй, ты где? – послышалось издалека.

– Это не мне, – шептал Джереми, – не за мной, беги и не слушай их, беги и не оглядывайся назад…

Он задрал горящую голову, заглатывая пыльный воздух; сердце его зашлось, разболелось меж ребер, но он продолжал бежать.

Поле бежало за ним, как и ветер, как и волнистые в кучерявых просветах облака. Небо бежало следом, а потом стало падать, или это его повело…

Какая холодная была земля… Как же болел затылок… Закружились пожелтевшие листья, как и лица, склонившиеся над ним.

33 глава