Лу Саломе

В разгар войны, в марте 1915 года, Райнер упросит Лу приехать к нему в Мюнхен, где он жил в то время с подругой, молодой художницей Лулу Альберт-Лазар, страстно желавшей познакомиться с Лу. Эта юная художница, младше Лу на тридцать лет, в 1952 году издаст свои воспоминания о Рильке, где опишет и свои впечатления от встречи с Саломе. Больше всего ей хотелось бы разгадать тайну гипнотического воздействия «роскошного тигриного взгляда Лу».

Она тщетно стремилась понять, что Рильке, столь отличный, по её мнению, от Лу, мог столь сильно ценить в этой странной женщине, сочетавшей «сильную чувственность с чем-то чересчур умственным».

«Витальность этой русской, её жизненная сила, существовавшая в ней помимо всей её интеллектуальности, безусловно, наиболее магически действовали на него», — напишет она в своей книге.

Впрочем, для самих Лу и Райнера всё происходящее в Мюнхене было озарено особым, не видным постороннему глазу светом.

«Ты только подумай, Лу, мне казалось, что Добрый Бог исчерпал для меня свою милость, но вдруг, представляешь, я совершенно незаслуженно получаю экстрагонорар от издательства „Инзель“. И поэтому ты должна, должна, должна быть моим гостем! Я надеюсь, что мне не нужно исхитряться, дабы убедить тебя в том, что мой довод о существовании Бога является бесспорным, не правда ли? Скажи мне, ну разве я смогу сделать свою жизнь в будущем разумнее и глубже, ежели таковая меня ещё ждёт, не начав её с нашей совместной встречи?» — так он ждал её.

«Любимый Райнер, ведь случилось же, что закончился последний день в Мюнхене. Я не увижу тебя больше. И всё-таки я всегда буду думать о том, что когда-нибудь счастье общения с тобой свершится где-то в иных сферах, даже если мы о них ничего не знаем. Никогда прежде я не говорила тебе, как однажды с необычайной ясностью ощутила, что чувство нашей внутренней связи так необъятно выросло во мне, что стало почти явью, и мне даже почудилось, словно я чувствую тебя на расстоянии всего нескольких улиц от меня. Когда мы шли с тобой в последнее мюнхенское утро, я хотела рассказать тебе об этом наваждении, но не смогла. Прощай, Райнер, любимый мой, и спасибо за всё. Подарив мне целую эпоху моей жизни, ты даже не знаешь, как горячо я её переживала»,

 — так они прощались.

А к Пасхе Райнер всегда посылал в её «протянутые ладонями вверх руки» свои новые стихи. Лу искренне сознавалась, что она всегда немного завидовала этому необъяснимому чудотворчеству Рильке — способности спасать себя стихами от терзавших его демонов тоски и страхов.

«Тебе должно было в этом повезти, потому что в тебе абсолютно всё претворяется в образ. Перед тобой одно откровение, и этому нет конца».

Лу требует от него жить всегда в любви, а значит, жить вечно, и в этом её требовании нет и тени личной заинтересованности, корыстности чувств. Она ждёт от него выбора в пользу Любви не к себе, а к любой женщине, которая будет готова пробудить его сердце.

Шутливо сетуя на то, что судьба обделила её столь целительным даром и она вынуждена искать спасения в психоанализе, Лу тем не менее в 1912 году всерьёз отговорила Райнера от намерения пройти курс у аналитика. Риск оставить за врачебным порогом не только свои проблемы, но и спонтанные всплески вдохновения казался ей неоправданным.

Для поэта разлад с самим собой является неизбежной жертвой творчества Молоху. В результате этих обсуждений Рильке так и не довёл до конца переговоры с уже найденным было врачом.