Лу Саломе

Во-вторых, прежде чем окончательно прийти к психоанализу, Лу должна была для себя продумать до конца особенности духовного устройства полов. Судьбоносной в этом отношении оказалась завязавшаяся в 1910 году дружба с Мартином Бубером, одним из крупнейших философов ХХ века. Именно по его заказу Лу написала свою знаменитую «Эротику».

Читая эту книгу сегодня, невозможно не заметить созвучия глубинных интуиций Лу идеям русских философов серебряного века, особенно мистической философии всеединства Владимира Соловьёва. Так, она говорит о невозможности полного атеизма у женщин, потому что женщина «не может быть безразличной к любви».

Любовь же, в том числе и половая, по-разному переживается мужчиной и женщиной в силу женской целостности и мужской расщёпленности — на сексуальное и эротическое. Если святость для мужчины ассоциируется с аскетизмом, то для женщины, как доказывает Лу, говоря о Мадонне и Марии Магдалине, святость — это вершина её эротической сущности.

Секс для неё не момент удовлетворения, а приближение к тому мистическому состоянию, которое Лу называет словом «всё». Это «аффективная идентификация со всем существующим», слияние с целостностью универсума.

«Мужчина, — пишет она, — который способен к мгновенному удовлетворению своей сексуальности, безо всякого вовлечения других чувств, злоупотребляет дифференцированностью своей физической конституции… Этот механический, почти автоматический характер удовлетворения придаёт процессу некое уродство.

Чем более недифференцирована сущность женщины, чем неотъемлемей её устремленность к интимности и чем выраженнее интенсивное взаимодействие всех устремлений, тем более полно это обеспечивает женскому эротизму глубинную красоту…

Парадоксально, но менее концентрированный, более рассеянный по всему существу эротизм объясняет большую свободу, которой наслаждается женщина по отношению ко всему, что лежит вне её».

Эротическое «всё» Саломе удивительным образом перекликается с идеей «всеединства», рождённой в недрах русской философии. Русские источники были ей хорошо знакомы (она отзывалась о Владимире Соловьёве как об «одном из самых характерных представителей византийской России»), и вряд ли западные учёные её круга заметили, что, долгое время будучи плавильным тиглем всех основных тенденций европейской мысли, Лу в конечном счёте вливает их в основное русло русской культуры. Кстати, Николай Бердяев писал: «У мужчины пол более дифференцирован, у женщины же он разлит по всей плоти организма, по всему полю души».

Вообще, согласно Лу, женщина живёт в намного более непосредственном, углублённом и вовлечённом отношении к своему телу, и потому посредством женщины яснее, чем посредством мужчины, проявляется тот факт, что «интеллектуальная жизнь — это цветение, преобразование великого сексуально определяемого корня всего сущего в абсолютно совершенную форму».

Женщина не склонна отделять цветение от корня. О чём же сокрушается Лу в мужчине-учёном с его «объективностью», так это о типично мужской «амнезии». Именно перецивилизованность мужчины разобщает его с собственными корнями, которые всегда эротичны и дают начало всему.

Лу уверена: религиозная страстность, сексуальная любовь и творчество исходят из одного источника. Тройственная функция женщины символизирует тройственность жизненной силы — женщина может быть одновременно (и часто так и бывает) любовницей, матерью и мадонной.

В силу мужской «амнезии» женщина становится для мужчины внешним символом его собственного забытого прошлого, и он нуждается в женщине, потому что она есть проекция того, чем он пока не является, чем он пожертвовал, чтобы стать мужчиной.

Женственность, по Саломе, это то, что мужчина подавил в себе, позабыл, вывел наружу и… как бы переложил на женщину. И потому она — то, к чему он лишь иногда имеет доступ внутри себя, «никогда в долинах жизни, но всегда — на вершинах гор».