Лучше быть тварью, чем рабом

– Какая глупость. Мне комфортно и так. Дора сразу поняла, что ты за человек, когда узнала, что свой крутой дорогой автомобиль ты взял в кредит, который потом просрочил на несколько месяцев. Ты этим хвастался в том самом баре, где вы с ней познакомились. Дора поняла всю твою переменчивость, когда увидела, как активно ты пытаешься ее удовлетворить в сексе, позабыв о самом себе и своем собственном удовольствии. Она говорила, что ты трахаешься так, лишь бы ей было хорошо. Я сразу же спросил у нее: «Ты же сама хотела, чтобы тебя удовлетворяли, трогали, как ты хочешь. Что не нравится?» – «Я хотела, чтобы это было честно, – ответила она. – Чтобы мужчина сам желал именно этого, а не просто самоутверждалсяся за мой счет, лишь бы я похвалила его и сказала, какой он умничка и как мне все понравилось». Помню, я тогда подумал, что все так сложно. Трахаешь для себя – плохо, трахаешь для нее – тоже плохо. Через некоторое время она добавила: «Наверное, я смогу попробовать получать удовольствие эгоистично, выключаясь и не думая о том, что в этот момент чувствует мужчина, почему он это делает и какие цели преследует. Он нежен и ласков – ну и хорошо».

Она замечала и то, как ты периодически рассматриваешь себя в зеркале, любуясь собой. Хочу признаться, что мне было больно, когда я впервые узнал, что моя женщина отдала свое тело другому мужчине, зверю, тому, кто испачкает ее. Но я молча слушал, я не мог ее осуждать, потому что сам спал с девушками. Дора много всего рассказывала, она долго врать не умела. Как ты бросил свою дочь, обвинив ее мать в том, что она – конченая истеричка, и этим дал себе право не выплачивать алименты на собственную кроху. Как ты отобрал деньги у ребенка, чтобы отвести в ресторан чужую жену, оставить щедрые чаевые, лишь бы Дора не подумала вдруг, что ты скряга. Чтобы залить полный бак своего авто и купить пачку презервативов, ибо Дора никогда бы не позволила тебе засунуть в нее свой член без резинки. Моя жена сразу поняла, что ты есть, но тем не менее бегала к тебе, потому что…

Рувим ударил Вакулу по лицу. Тот даже не защищался, упал с кресла на пол. Перед тем, как ударить его ногой, Рувим на всякий случай посмотрел на Старика. Он по-прежнему задумчиво наблюдал за происходящим, будто так и нужно было. И только третья героиня этой истории спросила Старика:

– Какого черта вы позволяете все это?

Рувим все же пнул Вакулу ногой и только после этого сел на свое место. «Как-то неправдоподобно пнул, не со злости», – подумалось вдруг Старику. Не было ярости, ненависти, не было адреналина, эмоций – состояния, присущего обиженному, оскорбленному человеку в подобной ситуации. Это было больше для показухи, мол, посмотрите все, я не позволю к себе так относиться, имейте в виду, открывая впредь свой рот. Рувим наверняка внутренне признавал то, что сейчас было сказано, возможно, даже разговаривал сам с собой об этом, но не очень-то хотел слышать подобное от других, да еще при посторонних.

– Не здесь, так в другом месте это бы произошло. Я не могу нянчиться со взрослыми мужиками, учить их жизни, порицать или защищать. Сами разберутся.

– Ты даже не представляешь, что я за тварь, Рувим, – сказал Вакула, поднимаясь на ноги. Он подошел к креслу, в котором сидел любовник его жены.

Вот в его глазах Старик увидел то, чего не нашел в глазах его противника.

– Я прощаю тебе, что ты поднял на меня руку. Я ведь не предупредил, что я за животное. Сейчас предупреждаю: твою руку я отгрызу вот этими зубами, – он показал пальцем на рот. – Ты не смотри, что я такой мелкий по сравнению с тобой. Я, возможно, не смогу тебе накостылять так, как это можешь сделать ты, – знаю, ты специально занимался. Но я могу вцепиться зубами в твою руку и грызть ее до тех пор, пока не выплюну изо рта шкуру и мясо. Я вгрызусь тебе в лицо и буду жрать твою щеку, твой нос, твои уши. Посмотри на мои руки, посмотри на мои ноги, посмотри на мое лицо – разве так выглядит спокойный, уравновешенный человек, по-твоему? Я тебе клянусь, мне сейчас очень трудно не наброситься на тебя, не загрызть в прямом смысле этого слова… Как собака, которая понимает, что не способна повалить медведя – существо вдвое больше себя, – но способна нападать раз за разом, грызть, пока не загрызет, пока не выплюнет плоть. Я – глубоко обиженный человек, и моя обида на тех людей, к которым ты не имеешь ни малейшего отношения, сольется с обидой на тебя – и ты сожрешь горя за всех. Клянусь, двухметровая ты тупица, еще раз свои конечности поднимешь, я тебе их отгрызу.

Вакула дрожал. У него тряслись руки. Дрожали ноги. Дрожала голова. Дрожало все тело. В его глазах плескались злость, ярость. Это был совсем другой человек.

Он ушел на свое место, спрятал руки в карманы и прикусил губу аж до крови, чтобы переключиться на боль и успокоиться телом. Но это не помогло, еще несколько минут он дрожал, напряженно глядя прямо перед собой.