Лучше лизнуть, чем гавкнуть

Позабыт, позаброшенС молодых, юных лет.Я останусь сиротою,Без тебя мне счастья нет.

— пропел он грустно, тихим баритоном куплет известной блатной песни.

— Прямой подхалимаж и извращение текста оригинала.

— Не важно. Главное, чтоб тебе приятно было со мной общаться. Нужно думать вперёд. Как ты нас учил: перс-пек-тив-но!

«Без всяких аннексий и контрибуций». Он любил вставлять эту фразу при разговорах на любую тему. Однажды я спросил:

— А ты хоть знаешь, что это значит? Где слышал?

— На каком-то занятии по Лени-ни-зь-му, — ответил Владимир. — Понятия не имею, что это такое, но звучит красиво, и все думают, что я очень, очень умный. Когда выступаю, особенно перед женской частью пролетариата, глазом всегда слежу за впечатлением. Как только скажу: «Без всяких аннексий…», — всё. Любую бери. Готова. Веди. Клади. Делай, что хочешь…

— Ну раз классика и меня цитируешь, значит, умный и сексуальный.

— А как же. Ты теперь высоко, — он демонстративно глянул вверх, — поэтому тебя надо ци-ти-ро-вать. Так уж у нас принято, Семёныч. Годик тебя поцитирую, глядишь, и меня начнут замечать. С твоей помощью.

— Для тебя постараюсь. Мне кажется ты сегодня какой-то возбуждённый.

— Ты, как всегда, прав и наблюдателен. От тебя ничего не скроешь. Я только вчера вышел из отпуска, за который тебе спасибо. Отдыхал в Крыму. Но, самое главное — один, без жены. Отдохнул на десять лет вперёд. Это блаженство… В любое время дня у тебя благодушное настроение и каждый тебе друг, товарищ и брат. А каждая — тем более. Я даже лирическое сочинил:

Я в море купался и загорал,Отдых был изумительный.Ласковой женщине я шептал:— Милая, вы восхитительны.

И только в последние дни думаешь — скоро возвращаться, а жить так хочется…

— Тебя нельзя одного отпускать. Ты ловелас и подхалим, и в этом ты неисправим.

— Вот! Видишь, со мной даже ты заговорил стихами. А что говорить о лучшей половине человечества…

Рис. Е. Кран

— Это у меня случайно.

— А по поводу подхалимажа я так определился. Послушай, ты первый, кому читаю…

Он вынул из кармана записную книжку и продекламировал с пафосом:

Ругаться с начальством? Топать ногой?Бить себя в грудь и рявкнуть?По жизни мне ближе принцип другой:Лучше лизнуть, чем гавкнуть.

— Гениально! Как я расту! Какое проникновение в душу человека!

Он поднял указательный палец.

— Учись у старших товарищей! Привет семье!

И, улыбаясь, пошёл на своё рабочее место.

Жри землю

Едем по степи на площадку крупного строительства с одним из руководителей области. Степь да степь кругом…

— Григорий Семёнович, как вы в этих краях оказались?

Он улыбнулся.

— Детдомовский я. Сирота. Окончил в тридцатые годы школу, и послали меня сюда, как тогда говорили, по спецнабору.

«Ехай, — сказали. — Тебе поручаем строить Страну Советов».

Прибыл. А там — городок небольшой, работают заключённые. Всё огорожено. Озеро солёное. Пресную воду в бочке возили на трёхтонке за сто двадцать километров. А командовал всеми Моряк — кличка у него была такая. Большевик с маузером. Ездил на пикапе со спицами. Грамотёнки у Моряка мало было, звал иногда меня, как он сам говорил, «создать бумагу». Но руководить умел. Дисциплину держал. Боялись его.

Я осмотрелся. Шустрый был. И решил удрать. А что? Молодой, жрать нечего, воды нет, девок за горизонтом не увидишь. Но не отпустит добровольно Моряк. А по степи далеко пешком не уйдёшь. Составил для себя план побега и приступил к его исполнению. Когда машину за водой послали, взял своё имущество — деревянный ящичек, залез в бочку, чтобы никто не видел, и поехал. Еду, хоть и темно, трясёт, но радуюсь: «Какой же я хитрый!» Но, видать, кто-то стукнул. Узнал Моряк про это и догнал трёхтонку на своём пикапе со спицами. Остановил и кричит:

«Вылазь, Гришка, я тебя стрелять буду!»

Вылез я со своим деревянным ящичком, он меня к бочке поставил, брови сдвинул и говорит:

«Именем революции и советской власти я тебя приговариваю к расстрелу за изменничество и за то, что хочешь убёгти…»

И маузер мне прямо в грудь. Перепугался я, упал на колени:

«Пощади… не убивай… молодой я… глупый».

«Жри, — говорит, — землю, с которой убёг».

Я жру землю, а Моряк командует:

«Клянись, что отседова не убёгнешь!»

Жру я землю и клянусь. Жру и клянусь.

«Ну, ладно, ехай обратно».

Так я и остался здесь. Клятву держал. Управляющим стал. Героем социалистического труда. Депутатом республики. Орденоносцем.

А Моряка в тридцать девятом Сталин прикончил.

Нестандартный тост