Благодарствуем! Но в тексте слабость —Как и в мозгах у политической «братвы».В связи со сложной обстановкойПишу без рекогносцировки.Я буду резок, грубоват.Порой проскакивает мат.Но для грядущих светлых летЯ формулирую ответ.Хоть Крым по площади и куцый,«Светиться» не «подольше» должен он,А без аннексий, всяких контрибуций —

Навечно за Россией закреплён!Вот так всегда — за частью, за кусочкомНезрелость у политика видна.Но мы должны стоять у власти прочно.Нам мудрая политика нужна.Ваш лозунг — пожеланье «за троих»И чужд, и вреден партии сегодня.Сей лозунг для бомжей, для них,Кто пьёт и прячется по подворотням.И все художники, поэты, музы цвет,Напомню, я сказал о них давно.На одного, на двух, на трёх согласья нет.

Российская интеллигенция — говно.У нас надежда на таких, как Вы.Всех по дороге к коммунизму воспитаем.Согласен с Вами. Из капитализма тьмыВозьмём блядей и их зауважаем.А пишите Вы славно. Пока можно…Пока прищуром я могу помочь.Сдаётся мне, при Джугашвили будет сложно…С ним яркий день вдруг превратится в ночь.Здоровья Вам! Поклон мой низкий.За смычку всех рабочих и крестьян!

Осуществленья дел по-большевистски!Желаю Вам, товарищ А…ян.Ещё хочу, чтоб в Вашем Заграничье,Вы встали, наконец, с колен.И Вы пришлёте мне, как большевик отличный,Слова: «Я ВСТАЛ! ПОШЁЛ!! ПО… Ваш Сурен».Успехов Вам. Осуществленья планов.Жму руку. В. Ульянов.

Лучше лизнуть, чем гавкнуть

Владимир — бригадир электриков. На несколько лет старше меня. Смуглолицый, среднего роста, с чёрной копной волос и чёрными большими глазами. Нос огромный, в пол-лица.

— У меня мать гречанка, отец хохол, а если хорошо проверить кровь — от Чингисхана до Наполеона, — смеялся Владимир. — Генетики говорят: «Гремучая смесь»!

Образование среднетехническое. Балагур, жизнелюб, бабник. Печатался в цеховой и районной газетах, как он говорил, по следующим темам: проза — «У нас нет плохих начальников, у нас есть нерадивые рабочие», стихи, по мотивам известной песни — «Сегодня не личное главное, а сводки рабочего дня».

Проработали с ним около десяти лет в одной смене. Меня повысили в должности, когда Владимир был в отпуске. Перед этим он подошёл ко мне с просьбой. Весельчак. О себе заботился, не перегружался, но:

— Дай мне свою руку, Семёныч. Послушай моё сердце, как оно стучит. Тук… тук… тук… еле-еле. Оно очень устало. Оно просит отдыха. Сделай одолжение, дай мне отпуск, Семёныч. Ты мастер добрый…

Посмеялись, и я ему подписал заявление. Встретились после его приезда из отпуска.

— Семёныч, привет!

Я ещё не успел ответить, он совсем другим голосом:

— Простите, ради бога. Здравствуйте, уважаемый Александр Семёнович! Поздравляю вас с новым высоким назначением. Разрешите пожать вашу руку! Рад. Вы это заслужили… Я вчера из отпуска. Месяц не думал о работе, о коллективе, о тебе… Вышел — и узнаю, ты сбежал.

А в глазах тысячи чёртиков, а на лице хитрющая улыбка.

За много лет совместной работы на тяжёлом трёхсменном производстве (с утра, днём, в ночь) у нас с ним было много всякого: хорошего и плохого, похвал и ругани, переходящих знамён и вымпелов с портретами вождей, получения выговоров, премий и лишения оных, а количество выпитого… Друг к другу относились с симпатией. Поэтому поддерживаю его игривую интонацию:

— Благодарю, Владимир Георгиевич. Надеюсь, ваши чувства искренни, и желаю вам самого, самого лучшего. Уверен и в вашем блестящем будущем!

— Спасибо, Семёныч. А теперь по делу. Кто будет вместо тебя?

— Не знаю. А зачем тебе это? Какая разница?

— Удивляюсь тебе. Как нас партия учит? «Кадры решают всё». Нужно сейчас быть осторожным, ласковым со всеми. А то пошлю, например, Попова на… А его — раз! — и мастером назначат. И буду