- Потому что он придёт за вашей коллекцией.- Она всегда умела задеть человека за его самое слабое место. Коска часто наблюдал, как она такое проворачивает. В том числе и с ним. - Придёт и сложит в ящик ваши кувшины и ваши скульптуры и ваши картины и развесит их в сортире Орсо. - Хороший ход, насчёт сортира. - Ганмарк ценитель искусства, как и вы.
- Этот хуесос из Союза со мной и рядом не стоял! - Злость внезапно окрасила красным шею Сальера сзади. - Обыкновенный вор и хвастун, пидор-дегенерат, сеет кровь по прекрасной стирийской земле, будто бы её грязь недостойна его сапог! Он может взять мою жизнь, но мои картины ему не достанутся! Я за это в ответе!
- Я разделю вашу ответственность, - прошептала Монза, пододвигаясь к герцогу. - Он придёт, когда падёт город. Вломится сюда, прибрать вашу коллекцию. Мы будем ждать, переодетые его солдатами. При его появлении, - она щёлкнула пальцами - мы опустим решётки и он наш! Ваш! Окажите содействие.
Но мгновение ушло. На Сальера вновь опустилась непробиваемая облицовка беззаботного равнодушия. - Вот эти два, пожалуй, мои любимые, - он указал небрежным жестом на два сочетающихся друг с другом холста. - Их положено вывешивать в паре. Патрео Гавра исследовал женщин. Свою мать и шлюху-фаворитку.
- Шлюхи с матерями, - глумливо усмехнулсь Монза. - В пизду этих художников. Мы говорим о Ганмарке. Поддержите меня!
Сальер устало выдохнул. - Ах, Монцкарро, Монцкарро. Если бы ты только обратилась за моей помощью пять лет назад, до Светлого Бора. До Каприла. Хотя бы прошлой весной, прежде чем насадила голову Кантайна на пику над его воротами. Вот тогда мы смогли бы творить добро, соединив силу наших ударов во имя свободы. Хотя бы...
- Простите, коль мои слова покажутся вам грубостью - меня всю ночь отбивали как кусок мяса. - На последнем слове голос Монзы слегка дрогнул. - Вы просили моё мнение. Вы проиграли, потому что слишком слабы, слишком мягки и слишком неповоротливы, а не из-за чрезмерной доброты. Вы вполне удачно сражались вместе с Орсо, когда разделяли с ним общие интересы, и вполне радостно улыбались, глядя на его методы решения проблем, пока они приносили вам больше земель. Когда вам было выгодно, ваши люди несли огонь, смерть и насилие. А вовсе не любовь и свободу. Крестьяне Пуранти дождались от вас руки помощи лишь в виде растёршего их в труху кулака. Раз вам так надо, играйте роль мученика, Сальер, только без меня. Мне и без того уже тошно.
Коска понял, что содрогается. Существует такая штука, как чересчур много правды, особенно для ушей сильных мира сего.
Глаза герцога сузились. - Грубостью? Если ты таким же тоном общалась с Орсо, не трудно догадаться, почему он вас сбросил с горы. Мне почти охота заиметь под рукой собственную пропасть. Скажи, раз уж пошла мода на искренность, что вы натворили, чтобы так разозлить Орсо? По-моему он любил тебя как родную дочь? Куда больше собственных детей, да и не то чтобы кто-нибудь из них троих - лиса, землеройка и мышь - заслуживал любви.
Дёрнулась её распухшая щека. - Я стала чересчур популярной среди его народа.
- Так. И?
- Он испугался, как бы я не захватила его трон.
- В самом деле? А ты, выходит, никогда не устремляла на него свой взор?
- Только чтобы удержать на нём герцога.
- Серьёзно? - Сальер ухмыльнулся Коске. – Навряд ли это было бы первым креслом, которое твои преданные и верные коготки выдрали из-под прежнего обладателя, не так ли?
- Я ничего не сделала! - гавкнула она. - Кроме того, что побеждала в битвах его врагов и творила из него величайшего человека Стирии. Ничего!
Герцог Виссеринский вздохнул. - У меня пухлое тело, Монцкарро, да вот голова ещё не опухла, но будь по-твоему. Ты воплощённая невинность. Несомненно, в Каприле ты не творила бойню, а раздавала пирожки. Храни свои тайны, раз так хочешь. Теперь они тебе, наверное, сильно пригодятся.
Коска сощурился от внезапно вспыхнувшего света, когда они, выйдя в распахнутые двери, прошли гулкой аркадой в девственный сад в самом сердце сальерских галерей. В прудиках по углам плескалась вода. Ласковый ветерок пригибал только что распустившиеся цветы, колыхал листву подстриженных кустов, срывал яркие лепестки с сульджукской вишни, наверняка выдранной из родной почвы и привезённой за море ради удовольствия герцога Виссеринского.
Надо всем высилось грандиозное изваяние, водружённое посередине выложенного булыжниками пространства, вдвое или больше превосходящее реальные размеры, высеченное из совершенно белого, почти полупрозрачного мрамора. Голый мужчина, гибок как танцор, мускулист как борец, одна рука вытянута, и кулак в прямом выпаде сжимает бронзовый меч, потемневший и окислившийся зелёными полосами. Как будто отдаёт могучей армии приказ о штурме обеденного зала. На нём был шлем, сдвинутый с макушки назад, идеальные черты лица выражали строгий хмурый взгляд командира.
- Воин, - прошептал Коска, когда на его глаза пала тень исполинского клинка, вдоль острого края которого, сияло, отражаясь, солнце.