Примерно в это время, как раз в разгар вспыхнувших среди жителей споров о том, когда лучше всего сжечь ведьму (решили, что после того, как ребенок, чье происхождение оставалось непонятным, будет отнят от груди), возвратился прапрадедушка и привез с собой корабль, доверху наполненный земляникой. Запах ее был таким тяжелым, что заставлял собак сходить с ума. Прапрадедушка земляникой свел с ума жителей, а затем, когда их страсть к ягодам возросла до невероятных размеров, прекратил их кормить и стал обменивать землянику на золото, — то был план, который нашептали ему две его жены, пока он держал на руках младенца, сосавшего землянику так, как другие дети — материнскую грудь.
Вот так прапрадедушка заработал приличное состояние и построил замок, очертаниями похожий на корабль, заросший виноградными лозами, с комнатой в самом конце, подальше от моря, которую сделал полностью из стекла и круглый год хранил там землянику. Он жил там с двумя женами и ребенком — девочкой, поэтому никто не знает, кто же был матерью в нашем роду.
Конечно же, она не осталась навсегда и однажды ночью ушла, слишком жестокая и бессердечная, чтобы объяснить свой уход. Прапрадедушка выкрикивал ее имя часами, так, словно она просто потерялась, пока наконец не пал на стеклянный пол в земляничной комнате, давя ягоды своим мощным телом и катаясь в соке, словно раненое животное. Его жена нашла его и отмыла в горячей ванне. Они снова научились жить вместе без земляничной ведьмы. Люди, которые не знали об их истории, часто говорили, что они похожи на двух влюбленных. Жители деревни настаивали, что оба они прокляты, и их жизнь подобна огонькам свечи, зажженным на окне в ожидании возвращения ведьмы. Конечно же, она так и не пришла.
Снаружи, в ночи, было так холодно, что даже луна казалась промороженной насквозь. Она отбрасывала ледяной свет на их бледный двор. Мужчина изучал лицо любимой, освещенное мертвенным светом, как если бы видел впервые, открывая что-то новое, что-то, чего не замечал все те семь лет, на протяжении которых они были вместе. Что-то в сочетании лунного света и отблесков огня странным образом делало ее похожей на ожившую статую. Она улыбнулась ему и тряхнула волосами.
— Ну, вот я и рассказала тебе эту историю, чтобы объяснить: если когда-либо ты проснешься и обнаружишь мое исчезновение, причина его не в том, что я разлюбила тебя. Это все проклятая кровь земляничной ведьмы, не знающей покоя.
— А что стало с ней?
— О, этого никто не знает. Одни говорят, что у нее был любовник, пират из соседней бухты, и они уплыли вместе, бороздя моря в поисках земляники. Другие уверены, что она была заколдованной русалкой и вернулась назад в море. Кто-то рассказывает, что она уехала в Америку и там была сожжена на костре.
— И что, как ты думаешь, случилось на самом деле?
Она откинулась назад и, закрыв глаза, вздохнула.
— Я думаю, она все еще жива, — прошептала она наконец. — Своей ненасытностью разбивает мужские сердца.
Он изучал ее, неподвижную ледяную статую, объятую отблесками огня.
— Теперь твоя очередь, — сказала она, так и не открыв глаза, и голос ее был удивительно далеким. Блеснули ли слезинки в уголках ее глаз?
Он отвернулся и прочистил горло.
— Ладно, хорошо, вот моя история. Какое-то время я работал в Касторе, близ Рима, в маленьком местном музее изобразительного искусства. У меня не было достаточной квалификации, чтобы работать там, но, по-видимому, я был самым квалифицированным из всех девятисот пятидесяти четырех жителей Кастора. Правда-правда, я тебя не разыгрываю. Это и в самом деле была милая маленькая коллекция. Большинство жителей, по крайней мере хоть однажды, да приходили посмотреть картины, но, по-моему, они так же интересовались коврами, светильниками и количеством рыбы в реке, как и работами старых мастеров. И, конечно же, музей никогда не испытывал такого наплыва людей, как на бейсбольное поле или зал для боулинга за городом.
А случилось следующее. В тысяча девятьсот тридцатом году Эмиль Кастор, сколотивший состояние на продаже сладких леденцов от кашля, решил построить рыбацкий домик. Он купил живописный участок, поросший лесом, на окраине того, что впоследствии стало маленьким селением, и построил свою «хижину»: милый домик на шесть спален, три ванны, с четырьмя каминами и громадными окнами с обратной стороны дома, смотревшими на реку. Даже несмотря на то что ко времени моего приезда в Касторе жила почти тысяча человек, к реке на водопой продолжали приходить олени.