Лучший друг девушки

Глядя в прошлое сквозь густую пелену сигаретного дыма, она увидела, как была далека от собственных детей и как давно началось это отчуждение.

Сейчас ей было тридцать восемь лет, и правду о ней в ее окружении уже давно сменил миф. Эмоционально опустошенная во всем, что касалось ее мужа, в последнее время она все больше и больше уделяла внимание собственному образу. Ей было необходимо как воздух, чтобы иконе, писанной с Ливи Банкрофт, поклонялись, как и прежде. Брак ее давно превратился в некое обеленное надгробие, хотя она и стремилась удовлетворять нескончаемым запросам своего мужа, и во всем мире ее величали не иначе как Совершенной; она сделалась каноническим образом, на который молились и который стремились превзойти другие женщины.

Она сделалась одной из самых боготворимых женщин своего времени, подражать которой не считалось зазорным. Внутренне же она была совершенно опустошенным человеком. В день выкуривала по три пачки «L&M», обычно втайне от посторонних глаз – на людях она еще сдерживала себя, превратив процесс курения в своеобразный вид искусства, для чего пользовалась целой серией изысканных мундштуков. Пилюли валиума глотала, как щелкала орешки. Зато упоминая о ней, Ливи неизменно величали Ее Высочеством Элегантностью, или Поднебесной. И не об этом ли факте в одной из своих песен пропел Коул Портер? И этот свой имидж она стремилась удержать на высоте во что бы то ни стало, в пику всем желающим столкнуть ее с пьедестала. Хотя таких, честно говоря, было не очень много. Ибо те женщины, кто пытался это сделать, с ужасом осознавали, сколь тяжко поддерживать ее умопомрачительное совершенство.

Для Ливи это означало работать на него не покладая рук, по двадцать четыре часа в сутки, но она категорически не желала, чтобы кто-либо хотя бы одним глазком взглянул за фасад воздвигнутого ею творения. Никто не должен был знать, что вот уже много лет муж не пересекал порога ее спальни. Что она полностью устранилась от воспитания своих детей. Что она живет только благодаря транквилизаторам. Общественное признание было ей необходимо, чтобы, как ватой, подбивать им стены одинокой своей кельи. Как вода и воздух, ей было нужно, чтобы ею восхищались, стремились ее превзойти, молились на нее, благословляли ее. Хорошо, твердила она себе, может быть, я не совсем нормальная – в том смысле, как это обычно трактуют люди, но, как это любил говаривать папа о тех, кто шагает под бой собственного барабана, «у каждого человека свой размер шага». Да, именно так. Это обо мне.

– Мать обучила меня искусству быть идеальной женой, но совершенно не обучила меня искусству быть женщиной, – призналась она Джеймзу, который к этому времени сделался ее ближайшим и единственным другом. Только ему дано было восхищаться ее стремлением удовлетворить безжалостные требования Билли иметь непревзойденную, идеальную жену, которую он обучил и которую приобрел за свои деньги. Только Джеймз понимал, что ничто человеческое не было чуждо Ливи и что на самом деле она была ранимой и уязвимой.

Естественно, именно он одним из первых узнал об отказе Розалинды участвовать в своем дебюте.

– Как же теперь я вдруг всем скажу, что он не состоится? – Она печально покачала головой и потянулась за сигаретами. – Почему, когда дело касается Роз, все превращается в непримиримую, кровопролитную войну? Моя мать никогда бы не потерпела такого.

– Что, совершенно не желает уступить? – поинтересовался Джеймз.

– Ни на шаг. Вы же знаете Розалинду: если что вобьет себе в голову, колом этого оттуда не вышибить.

Джеймз улыбнулся.

– Воистину...

– Не знаю, откуда это у нее?

– От вашей матушки, по-видимому. Из того, что вы рассказывали мне о ней, совершенно ясно, что она была очень сильной натурой.

Слабым голоском она прошелестела:

– Вы имеете в виду, что это проявилось только через поколение? – И затем приободрилась: – Но мама, как и я, несомненно захотела бы, чтобы дебют Розалинды обязательно состоялся. Уверена, даже больше, чем я. Она бы никогда не простила Розалинде ее отказа. Я вовсе не снимаю с себя никакой ответственности. Но мне и в голову не могло прийти, что Розалинда не пожелает быть представленной свету. Тем более что для нее это вовсе не было неожиданностью. Я сто раз ей об этом твердила... Никак не пойму, откуда вдруг этот внезапный отказ.

– Мне кажется, вы никогда не понимали ее, – сказал Джеймз.

– Так, как вы ее понимаете? – не удержалась от укола Ливи.

– Розалинда мне нравится. Весьма самостоятельная девушка.

– Имея в виду, что я таковой не являюсь!

Джеймз взглянул ей прямо в глаза. Ливи отвернулась.

– Да я и сама знаю об этом, – пробормотала она. – И никогда такой не была... Сначала я была придатком своей матери, потом стала Рэндольф, а теперь вот принадлежу Билли Банкрофту. Всю свою жизнь я была тем и делала то, что от меня ожидали другие люди... Розалинде только восемнадцать, а она уже отказывается делать то, с чем не согласна... – Ливи залилась своим мелодичным смехом. – Она и впрямь вылитая мама. Мама, если надо, пошла бы и против танка.