Лучший приключенческий детектив

В большом роддоме, расположенном почти на самом берегу Днепра, редко где светились окна. Я притормозил, на минуту остановился, хотя правилами это здесь и запрещалось. Внимательно, до рези в глазах, вгляделся в ночное небо, в котором звезд не было, а набухали крепко сбитые, тяжелые тучи, готовые вот-вот разродиться бурным весенним дождем. Я всматривался в это небо так, точно надеялся увидеть там еще что-то, кроме самого неба и мрачных, медленно ползущих туч. И увидел. Точнее, на мгновение мне почудилось, что я отчетливо различаю души умерших, которые во множестве витают над этим серым, буквой «Г», зданием. Мятущиеся, беспокойные, пребывающие в хаотичном, как у потревоженных птиц, полете, они стараются опередить друг дружку и поскорее вселиться в какого-то очередного младенца, только что исторгнутого из материнского лона. Мне померещилось даже, что я узнал душу Уласевича. Она пока что держалась особняком, словно удивляясь, что и тут тоже очередь…

Несмотря на поздний час, Алины дома еще не было. Но едва я успел облачиться в домашнее, как раздался звонок в дверь.

Алина устремила на меня счастливые смеющиеся глаза.

— Прости, но с этими швейцарцами столько мороки! На каждую мелочь требуют обоснования! Педантичные — до крайности! Шеф говорит: «Вот у кого надо учиться работать!» Эд, ты, надеюсь, не голоден?

— Как раз голоден, — сказал я, хотя есть мне, в общем-то, совсем не хотелось.

— Ты не в настроении, — бросив на меня оценивающий взгляд, отметила Алина.

— Проблемы, — пояснил я, затем прошел в спальню и рухнул, как подкошенный, на тахту.

Заснул на голодный желудок. Иногда у меня так бывает: когда на душе скверно, ищу, совершенно неосознанно, спасения во сне.

Под утро мне приснилось, что держу в руках и любуюсь очень красивой, нежной такой тарелочкой из тонкого дулевского фарфора. А, может, и фаянса. Она украшена розовыми цветками, которые вдруг начинают мне… издевательски подмигивать. Цветки, нарисованные, — и подмигивают! Я так ошарашен, что тарелка выскальзывает из моих рук и вдребезги, с мелодичным звоном разбивается. На сердце у меня такая тоска, что я не могу смотреть на эти осколки и тут же отвожу от них глаза…

* * *

Проснулся я позже обычного и в одиночестве: Алина, видимо, чуть свет упорхнула опекать своих строгих и взыскательных швейцарцев. На душе препаскудно: едва открыл глаза, как перед ними нарисовалась «вишенка», лопнувшая на лбу у Георгия Викторовича Уласевича и запузырившаяся алым взрывным соком.

Я поморщился, а ноги сами понесли меня к гантелям — когда плохо, когда что-нибудь неприятное гложет сердце, как собака кость, появляется странное желание изнурить себя до такой степени, чтобы забыть обо всем на свете. Сейчас я работал с пятикилограммовыми гантелями столь яростно, словно собственное тело являлось для меня врагом № 1. После получасовой бешеной нагрузки я устал не меньше, чем Кличко-старший против Леннокса Льюиса на ринге. Не знаю, как там бывает у Виталия, но я действительно успокоился, по крайней мере, мне стало намного легче — размеренным шагом я направился в ванную и, стоя под контрастным душем, понял, что готов действовать.

Меня интересовал в первую очередь Игорь Лучин. Он мог рассказать мне то, что не успел Уласевич. Я похвалил себя за предусмотрительность — вчера, ожидая прибытия Вальдшнепова с его группой, приметил в мастерской Георгия Викторовича справочник Национального Союза художников Украины и выписал адреса и телефоны Лучина — домашние и мастерской.

Если честно, мой любимый завтрак, когда я дома (пусть, конечно, Алина не обижается), — это яичница из трех яиц на маргарине, или подсолнечном масле, или, что бывает крайне редко, с выжарками. Вот и сейчас, когда на раскаленной сковородке тонюсеньким сопрано вскрикнула «Олейна», ее арию тут же перекрыло мощное шипение обожаемой мной глазуньи. А на другом конце кухни в коническом нутре «Брауна» уже бушевал девятый вал кипятка, мечтающего о встрече с кофе или чаем. Пожалуй, все-таки кофе.

Домашний телефон Лучина отозвался приятным женским голоском:

— Он в мастерской. Только что уехал и пробудет там весь день.

Позвонил туда — никто трубку не снял. Значит, Игорь Иванович еще в пути.

Мастерская Игоря Ивановича располагалась совсем недалеко от площади Победы, а если точнее — в самом начале улицы Саксаганского с ее весьма обветшалыми домами, могущими создать отличный фон для фильма о послевоенном времени. Не везде, правда — встречались и обновленные сверкающие фасады модных магазинов, и кукольно-красивые здания, которым не грех покрасоваться на каких-нибудь голландских или немецких открытках.