Луна и Смерть

Если это не птицы,покрытые гарью,если это не стоны, громящие окна свадьбы,тогда это, верно, хрупкие дети ветра,которые свежей кровью поят заскорузлый сумрак.Нет, это не птицы,потому что мгновенье – и птицы станут волами;это могут быть камни, белые в полнолунье,и всегда – это дети, истекшие кровью

до того, как судья приподнимет завесу.Все знают боль, которая дружит со смертью,но боль настоящая не обитает в душах,и в воздухе нет ее, и нет ее в нашей жизни,и в этих задымленных кубах.Настоящая боль, та, что все заставляет проснуться, —это крохотный, вечно горящий ожогв безвинных глазах неизвестных миров.Забытые платья так давят на плечи,что небо порой их сгоняет в шершавое стадо.

А умершие от родов узнают перед смертью,что каждый шум – это камень, и каждый след – это сердце.Мы забываем, что есть у мысли задворки,где заживо съеден философ червями и сбродом.Но слабоумные дети отыскивают по кухняммаленьких ласточек на костылях,знающих слово «любовь».Нет, это не птицы.Птицы не воплощают мутный озноб болота.

И это не жажда зверства, гнетущая ежечасно,не лязг самоубийства, бодрящий нас на рассвете.Это воздушный взрыватель – и весь мир в нас становится болью,это атом живого пространства, созвучного скорости света,это смутная лесенка, где облака отдыхаютот вечного гвалта, бурлящего в бухтах крови.Сколько искал яэтот ожог, никому не дающий заснуть,а находил лишь матросов, распятых на парапете,и хрупких детенышей неба, засыпанных снегом.

А настоящая боль оставалась где-то,где каменели рыбы, внутри бревна задыхаясь,на пустошах неба, чуждого древности статуйи пламенной дружбе вулканов.Нет и в голосе боли. Одни только зубы,но зубы замолкнут, разъединенные крепом.Нет в голосе боли. И только земля остается.Земля, где всегда есть двери,открытые в рай плодов.

Рождество

Перевод Анатолия Гелескула