Лунатики

Птолемей всем сердцем был предан Платону; воздействие двойной звезды на направление науки чувствуется теперь в полной мере. Разрыв, который она вызвала между четырьмя элементами подлунного мира и пятым элементом небес, напрямую привел к разрыву геометрии небес и физики; астрономии и реальности. А разделенный мир нашел свое отражение и в разрыве разума. Ему ведь известно, что в реальности Солнце обладает физическим влиянием на планеты; вот только реальность никого не волнует[67]

.

Ситуация суммируется в поразительном пассаже Теона Смирненского, современника Птолемея. Выразив свое мнение о том, что Меркурий и Венера могут, после всего, вращаться вокруг Солнца, он говорит о том, что Солнце следует называть "сердцем Вселенной", которая, одновременно, является "и миром, и живым существом".

"Но

(отмечает он) в одушевленных телах центр животного отличается от центра его массы. Например, для нас, которые одновременно и животные, и люди, центр одушевленного создания находится в его сердце, постоянно теплом и подвижном, следовательно, это и есть источник всех способностей души, желаний, воображений и разума; но вот центр нашей фигуры находится где-то в районе пупка… Точно так же, … математический центр Вселенной находится там, где находится Земля, холодная и недвижимая, но вот центр мира как живого существа находится в Солнце, которое, скажем так, является сердцем Вселенной"[68]

.

Пассаж одновременно и вызывающий, и отталкивающий; он порождает ноту, отдающуюся в течение всех Темных Веков и Средневековья. Он взывает к архетипическому представлению мира как живого, трепещущего животного; а отталкивает своей нечестивой смесью аллегорических и физических заявлений, своей педантичной вариацией вдохновленного Платоном розыгрыша. Контраст между пупком и сердцем весьма жив и остроумен, но неубедителен; пассаж никак не объясняет, почему две планеты должны вращаться вокруг сердца, а остальные три – вокруг пупка. Верили ли сам Теон с его читателями в подобные вещи? Ответ, вне всякого сомнения, заключается в том, что один раздел их ума явно верил, а вот другой – нет; процесс разрыва был практически завершен. Наблюдательная астрономия все так же развивалась, но каким же был регресс в философии по сравнению с эпохой Пифагора или даже Ионической школой, учившей за семь столетий до этого!

5. Новая мифология

Могло показаться, что колесо сделало полный оборот, вернувшись к ранним вавилонянам. Они тоже были весьма компетентными наблюдателями и создателями календаря, соединявшими свою точную науку с мифологическим миром сонных видений. В птолемеевской Вселенной взаимно соединяющиеся каналы совершенных окружностей заменили небесные фарватеры, по которым звездные боги вели свои барки по строго соблюдаемым расписаниям. Платоновская мифология небес была более абстрактной и не столь живописной, но такой же иррациональной и рожденной из снов, как и мифология древних.

Тремя фундаментальными концепциями этой новой мифологии были: дуализм небесного и подлунного миров; неподвижность земли в центре; а так же то, что все небесные движения осуществлялись по окружностям. Я пытался показать, что общим знаменателем этих трех явлений, равно как и тайной, стоящей за их подсознательными воззваниями, был страх перемен, вечное стремление к стабильности и постоянству в распадающейся культуре. Идущие отсюда разделение сознания и двоемыслие, возможно, не были слишком высокой ценой, которую нужно было платить за преодоление страха перед неизвестностью.