Лунные кружева, серебряные нити

«Милые люди» уже улыбались и махали нам ручками. Хочешь-не хочешь, пришлось остаться. Как выяснилось позже, правильно сделали. Стоит отметить, что блюда, приготовленные лично Терезией (по крайней мере, так она утверждала), были восхитительными. Суп с креветками и горячий рыбный пирог — это было лучшее, что мне довелось попробовать за последние дни.

После позднего обеда начало ужасно клонить в сон, еще и учитывая тот факт, что легли мы поздней ночью, а встали ни свет ни заря. Но беседку мы покинули все разом, дамы и господин отправились гулять, а мы наоборот — отдыхать.

— Душечка, задержитесь-ка на минутку, — старушка взяла меня за локоть.

Я решила, что разберусь с ней сама, и отправила недавно обещающего придушить её Данияра наверх, набирать ванну. А сама приготовилась слушать нравоучения о том, как я ставила на стол локти или вытирала руки скатертью (с кем не бывает, главное, чтоб никто не видел!). Но нет, бабуля даже не собиралась давать мне наставления.

В ваше отсутствие приходила девушка, молоденькая такая. Вот, оставила для вас письма, — она протянула мне два листа, один из которых был запечатан, а второй, видимо, предназначался мне.

«Мариска! Как же я могла забыть! Я ведь обещала отнести записку сегодня, пока родственники ещё в Вышеграде!»

Я быстро развернула лист и пробежалась глазами по ровным строчкам. Она всячески нас благодарила, просила убедить родителей простить и отпустить, пообещать, что рано или поздно она вернётся, объяснить, что у них всё серьёзно, пусть смирятся с этим выбором, и что она обязательно будет писать им письма, как только обустроится на новом месте. «Всё вышеизложенное, собственно, и имеется в запечатанном конверте. Надеюсь на тебя. Всего доброго. Целую», — такими строками заканчивалось письмо, а ниже прилагался адрес, по которому мне предстояло сейчас отправится.

— Пани Терезия, Недлицкая улица — это далеко?

— Не очень, дорогуша. А что случилось?

— Ничего особенного. Передайте, пожалуйста, Данияру, что я скоро вернусь, пусть не волнуется.

Не теряя времени даром, я вышла и направилась вдоль по улице. Ни одного свободного экипажа, как назло, не встречалось, и я стала расспрашивать прохожих, в каком направлении мне идти.

— Подождите, сейчас должна подкатить конка. Лучше плохо ехать, чем хорошо идти, — посоветовал упитанный дяденька с повядшим букетиком роз в руке.

Я не знала, что такое «конка», но расспрашивать не решилась, чтобы не казаться отсталой поселянкой. А народа около нас собралось тем временем немало. Услышав цокот копыт, я повернула голову и застыла на месте от удивления: две такие же тяжеловозные лошади, как и принадлежащие Воронецки, тащили на себе двухэтажный сарайчик на колёсах, битком набитый народом.

— Проходи-проходи, не зевай! — затолкал меня в спину надоедливый дяденька.

Движущаяся позади толпа просто внесла меня внутрь, хотела я того или нет. Мы поехали по мощёным улицам. Как сюда вмещалось столько народу — ума не приложу. Некоторые ещё успевали запрыгивать на ходу и ехать, практически болтаясь в воздухе, ставя на подножку одну ногу и держась лишь за поручни. Другие на ходу умудрялись выпрыгивать, где им вздумается. Удивительная страна, эта Галтия!

— Красавица, приготовься, скоро выходим! — галдел мне в самое ухо всё тот же дяденька. — Паскудник, не мни цветы. Убери свой зад. Прости, красавица, я не тебе. Готова? Выходи!

Меня попросту вытолкали на мостовую и поехали дальше.

— Вон твоя Недлицкая, на перекрёстке — налево! — махнул он букетом.

Я всё еще стояла растерянная и обескураженная, пока дo меня доходили его слова. Увидев, что дяденька уже давно скрылся из виду, а сюда начинает прибывать толпа с корзинами, авоськами и клунками в ожидании следующей конки, я выбралась из этого бедлама и направилась к перекрёстку.

Приближаясь к дому номер восемнадцать, я замедлила ход. Мариске я обещала выступить парламентёром и всё объяснить родителям. Но пану Воронецки, в свою очередь, я обещала рассказать, где они и куда направляются. Как поступить?

Подойдя к кованым воротам, я заметила парня, косящего в саду траву. Пока я осматривала калитку на предмет колокольчика, молотка или еще чего-то, что поможет мне попасть внутрь, к воротам подбежали две огромные псины и хрипло залаяли, бросаясь на калитку так, что она начинала трястись.

— Тихо! Пшли вон, окаянные! — парень бросил косу и подошёл к воротам. — Что вам угодно?

— Хозяева дома?

— Не-а, нет никого. А что?

«Фуу-х, так даже лучше получилось», — обрадовалась я, а вслух сказала:

— Когда вернутся Воронецки, передай им это письмо. Оно очень и очень важное. Не забудешь?

— Я что, на дурбэцала похож? Сейчас сразу на столик господам положу, а как вернутся, доложу.

— Смотри мне, приду, проверю.

— А приходи вечером, погулять сходим, — он облокотился на ворота и придвинулся ко мне поближе.

— Боюсь, не получится.

— Это ещё почему? Али не люб я?

— Ну, не знаю, может и Оленелюб. Да мне муж запрещает гулять допоздна, — бросила я на ходу, отходя от ворот и направляясь к перекрёстку.