Лунный камень

По словамъ Пенелопы, она съ большомъ интересомъ сдѣлала за разрисовкой двери, помогая своей госпожѣ и мистеру Франклину мѣшать краски. Мѣсто подъ замочною скважиной какъ нельзя лучше врѣзалось у нея въ памяти, потому что оно было дорисовано послѣднее; нѣсколько часовъ спустя она видѣла его не запачканнымъ и въ полночь также оставила его безъ малѣйшей порчи. Уходя изъ спальни своей молодой госпожи, и желая ей спокойной ночи, она слышала какъ часы въ будуарѣ пробили двѣнадцать; въ это время рука ея опиралась на ручку двери; но зная, что краска была еще не совсѣмъ суха, такъ какъ сама же она помогала составлять ее, Пенелопа приняла всевозможныя предосторожности, чтобы не задѣть платьемъ двери; она готова была побожиться, что подобрала вокругъ себя юпку, и что въ то время никакого пятна на двери не было; однако не ручалась, что выходя, не задѣла ее какъ-нибудь случайно; она хорошо помнила какое платье было на ней въ этотъ день, потому что это былъ подарокъ миссъ Рахили; да и отецъ ея, вѣроятно, помнитъ его и можетъ подтвердить ея слова. Отецъ дѣйствительно помнилъ, и подтвердилъ, и принесъ платье; платье было имъ признано, и юпка изслѣдована со всѣхъ сторонъ, что доставило не мало хлопотъ слѣдователямъ по обширности ея размѣровъ; но пятна отъ краски не оказалось нигдѣ. Конецъ допросу Пенелопы — показанія ея найдены разумными и убѣдительными. Подписалъ Габріель Бетереджъ. Затѣмъ сержантъ обратился ко мнѣ съ вопросомъ, нѣтъ ли у васъ въ домѣ большихъ собакъ, которыя могли какъ-нибудь пробраться въ будуаръ и размазать краску концомъ хвоста. Услыхавъ отъ меня, что ничего подобнаго не могло случиться, онъ потребовалъ увеличительное стекло и завелъ его на испорченное мѣсто. Но краска не сохранила вы малѣйшаго отпечатка человѣческой кожи, какъ это обыкновенно бываетъ отъ прикосновенія руки. Напротивъ, все доказывало, что пятно произошло отъ легкаго и случайнаго прикосновенія чьей-либо одежды. Судя по показаніямъ Пенелопы и мистера Франклина, въ комнату, вѣроятно, входила какая-нибудь таинственная личность, которая, и учинила вышеупомянутое поврежденіе въ четвергъ между двѣнадцатью часами ночи и тремя часами утра. Дошедъ до такого результата, приставъ Коффъ вспомнилъ наконецъ о существованіи надзирателя Сигрева, а въ назиданіе своему сослуживцу сдѣлалъ слѣдующій краткій выводъ изъ наведеннаго имъ слѣдствія:

— Эта пустяки, господинъ надзиратель, сказалъ приставъ, указывая на запачканное мѣсто, — пріобрѣли весьма большое значеніе съ тѣхъ поръ, какъ вы обошли ихъ вашимъ вниманіемъ. При настоящей постановкѣ дѣла, это пятно возбуждаетъ три вопроса, требующіе немедленнаго разрѣшенія. Вопервыхъ, нѣтъ ли въ домѣ одежды, носящей слѣды краски; вовторыхъ, если таковая окажется, то кому принадлежатъ они. Втретьихъ, какъ объяснитъ это лицо свое появленіе въ будуарѣ и причиненное имъ на двери пятно между двѣнадцатью часами ночи и тремя часами утра. Если лицо это не дастъ удовлетворительнаго отвѣта, то похититель алмаза почти найденъ. дальнѣйшія розысканія по этому дѣлу я, съ вашего позволенія, принимаю на себя, а васъ не стану долѣе отвлекать отъ вашихъ городскихъ занятіи. Но вы привезли, какъ я вижу, одного изъ вашихъ помощниковъ. Оставьте его мнѣ на всякій случай и затѣмъ позвольте пожелать вамъ добраго утра.

Надзиратель Сигревъ питалъ глубокое уваженіе къ приставу, но самого себя онъ уважалъ еще болѣе. Уходя изъ комнаты, онъ напрягъ всѣ свои умственныя способности, чтобъ отразить ударъ Коффа столь же ловкимъ и мѣткимъ ударомъ.

— До сей минуты я не высказывалъ никакого мнѣнія, началъ господинъ надзиратель своимъ воинственнымъ голосомъ, не обличавшимъ ни смущенія, ни колебанія. — Но теперь, передавая это дѣло въ ваши руки, я рѣшаюсь замѣтить вамъ, приставъ, что изъ мухи весьма легко сдѣлать слона. Прощайте.

— А я окажу вамъ на это, отвѣчалъ Коффъ, — что есть люди, которые и вовсе не замѣтятъ мухи, потому что слишкомъ высоко задираютъ голову.

Отплативъ своему сотоварищу этимъ комплиментомъ, приставъ повернулся на каблукахъ и отошелъ къ окну.

Мы стояли съ мистеромъ Франклиномъ и ждали, что будетъ дальше. Приставъ смотрѣлъ въ окно, засунувъ руки въ карманы, и тихо насвистывая мотивъ «послѣдняя лѣтняя роза». Въ послѣдствіи, при болѣе короткомъ знакомствѣ, я замѣтилъ, что всякій разъ какъ мозгъ его удвоивалъ свою дѣятельность, отыскивая путь къ какой-нибудь тайной цѣли, приставъ измѣнялъ себѣ только этимъ легкимъ свистомъ, при чемъ «послѣдняя лѣтняя роза» всегда оказывала на него самое ободрительное и возбуждающее дѣйствіе. Вѣроятно, мотивъ этотъ гармонировалъ съ его душой, напоминая ему о любимыхъ цвѣтахъ; но такъ какъ онъ его насвистывалъ, трудно было вообразить себѣ что-нибудь печальнѣе и заунывнѣе.