Лужок черного лебедя

Смерть Тома Юи убила во мне интерес к войне. Не было никакой возможности доставить его тело в Ворчестершир, поэтому хоронили его там, на островах, за которые он сражался. Жизнь так и не вернулась в нормальное русло. Переживать за «абстрактных» солдат – легко. Но когда кто-то умирает взаправду – это невыносимо. Войны длятся месяцы и годы. Вьетнамская длилась больше восьми лет. А сколько будет длиться наша? На островах уже окопалось 30-тысячное аргентинское войско. Наше войско насчитывает только 6000, и они до сих пор сражаются за свои позиции. Два из трех наших грузовых вертолетов, «Чинуков», пропали, когда был потоплен крейсер «Атлантика», и нашим солдатам пришлось пешком идти до Порта Стэнли. Черт, да даже у Люксембурга, я думаю, найдется пара-тройка вертолетов! Почему у нас их нет? Ходят слухи, что аргентинские пехотинцы отрезали все морские пути и вообще всю связь с островом Вознесения. И теперь у нас кончается горючее (это просто смешно). Гора Кент, горы Близнецы, гора Тамблдаун – все эти укрепления совершенно не подготовлены для обороны. Брайан Ганрахан говорит, что единственное укрытие для пехотинца в той местности – это огромные валуны. Наши вертолеты не могут оказать поддержку с воздуха из-за тумана, снега, града и штормового ветра. Погода там нелетная, как в Дартмуде в январе. Военные не могут нормально окопаться – земля каменистая и к тому же промерзла на несколько метров вглубь, и несколько солдат даже получили травмы, пытаясь вырыть траншею (мой дедушка однажды рассказал мне, как его отец копал траншею в Пашендале в 1916 году). А восточная часть островов давно превратилась в настоящее минное поле. Заминировано все – пляжи, мосты, овраги. По ночам вражеские снайперы выходят на охоту, и ландшафт то и дело озаряется вспышками выстрелов, искрит, как провод при коротком замыкании. Пули градом летят во все, что начинает двигаться. Арги так транжирят патроны, словно у них бесконечный боезапас. Кроме того, наши люди не могут просто бомбить здания – мы ведь должны освобождать мирных жителей, а не убивать их. А их там не так уж и много. Генерал Галтиери знает, что зима на его стороне. Со своего балкона он кричит толпе, собравшейся на площади, что Аргентина будет драться до последней капли крови, до последнего выжившего.

Ник Юи так и не пришел в школу. Дин Моран видел его в магазине мистера Ридда – Ник покупал коробку яиц и средство для мытья посуды. Моран хотел сказать ему что-нибудь, но не смог подобрать слов. Он сказал мне, что лицо у Ника было мертвенно-бледное.

На прошлой неделе «Малвернский вестник» вышел с фотографией Тома Юи на первой полосе. Он улыбался и отдавал честь в камеру, одетый в новенькую военную форму. Я вырезал эту фотографию и вставил в свой «военный журнал». В моем журнале уже почти закончились страницы.

Когда я в понедельник вернулся из школы, у нас во дворе, перекрывая проезд, валялись десять гранитных глыб, плюс пять мешков с надписью «дробленая ракушечная крошка». Плюс – огромный черепаший панцирь, который, как оказалось, был сделан из поликарбоната и привезен сюда, чтобы служить дном для нашего будущего прудика в саду камней. Мистер Касл стоял на стремянке и прибивал штакетины к забору, отделявшему наш сад от его сада.

– Это что такое? – спросил он. – Твой отец собирается воспроизвести Висячие Сады в Вавилоне?

– Типа того.

– Я полагаю, где-то у вас в гараже припрятан промышленный подъемный кран?

– В смысле?

– Эти каменюки весят больше тонны. Их просто так с места не сдвинешь. Простой садовой тележки будет маловато, а если делать все вручную – грыжи не миновать, – мистер Касл улыбнулся и подмигнул мне. – Я был здесь, когда эти парни выгружали камни, и, поверь, им теперь надо будет долго лечиться.

Мама появилась дома через двадцать минут – злая, как Кинг-Конг. Я сидел в зале, смотрел «вести с полей» по телевизору и слышал, как она говорит по телефону:

– Вы должны были привезти их завтра! Вы должны были сложить их в саду, а не просто бросить посреди дороги! «Накладка»? «Накладка»!? Это не «накладка» - это тупость, это преступная халатность! Я из-за вас теперь не могу даже машину в гараж поставить, – разговор закончился маминым воплем «я звоню адвокатам!» и ударом трубки о рычаг.

Когда папа пришел домой в семь вечера, он даже не упомянул о камнях во дворе. Ни единого слова. Но его молчание было весьма красноречиво. Мама тоже ничего не сказала про камни. Я буквально слышал напряжение между ними, оно потрескивало, как высоковольтный провод. Мама вечно хвастается перед гостями тем, что мы всегда ужинаем вместе («разделяем вечернюю трапезу») за одним столом. Ох, если бы она хоть раз устроила нам выходной – без дурацкой «вечерней трапезы». Джулия сегодня приложила все силы, чтобы избежать очередного скандала – она отчаянно тянула время, рассказывая родителям о том, как сегодня получила пятерку по истории (она даже принесла вопросы к экзамену и зачитывала их), и мама с папой вежливо слушали ее, но я прямо чувствовал тяжесть этих гранитных глыб за окном, во дворе, ожидающих своей очереди.