Лытдыбр. Дневники, диалоги, проза

На практике решение судьи Прыткова означает несколько вещей:

– Петра Офицерова уже не посадят. Слава богу;

– судебное рассмотрение дела “Кировлеса” очень далеко от своего окончания. Если говорить о рассмотрении по существу, то оно ещё и не начиналось. Впереди – Верховный Суд РФ и, скорее всего, ЕСПЧ (если Россия не успеет к тому моменту исключить своё правовое поле из юрисдикции международных судов, как предлагается в законопроектах “Единой России”);

– Алексею Навальному, в силу специально под него принятой неконституционной нормы, запрещено теперь баллотироваться как на федеральных, так и на местных выборах. К несчастью для организаторов судилища, этот запрет никак не получится распространить ни на его сторонников, ни на тех кандидатов, которых он поддержит;

– поскольку Мосгорсуд дал зелёный свет для продолжения уголовного преследования братьев Навальных, нас ждёт новое обвинительное заключение. Слушать “почтовое дело” будет такой же независимый суд, как и Ленинский районный, поэтому нет ни одной причины на свете ждать разночтений между обвинительным заключением и приговором суда. И даже если по новому делу приговор окажется опять условным, для Алексея Навального он будет означать реальное заключение;

– не стоит думать, что в следующий раз вопрос о посадке Навального в тюрьму будет решаться только по результатам рассмотрения нового дела. Абсолютно в любой день, хоть сегодня, гособвинение может ходатайствовать об изменении меры пресечения по “почтовому делу”. Это в чистом виде политический вопрос, который будет решаться в рабочем порядке, в любой удобный для власти день.

Я, конечно, рад, что Алексея сегодня “отпустили”.

Просто призываю не обольщаться в связи с этим решением Кировского облсуда насчёт “гуманизма” властей и их желания терпеть Навального на свободе.

Старательский вальсок[129]

[27.10.2013. ЖЖ]

Сходил на шествие.[130]

Как я и предполагал, народу пришло мало: тысяч пять, а никак не двадцать, указанные в заявке организаторов. Строго всё по Нимёллеру:

“Когда нацисты пришли за коммунистами, я молчал, я же не коммунист.

Потом они пришли за социал-демократами, я молчал, я же не социал-демократ.

Потом они пришли за профсоюзными деятелями, я молчал, я же не член профсоюза.

Потом они пришли за евреями, я молчал, я же не еврей.

А потом они пришли за мной, и уже не было никого, кто бы мог протестовать”.

За самим Нимёллером пришли практически сразу: первый арест случился в 1935-м, второй – в 1937-м, и до мая 1945 года пастор находился в нацистских лагерях – Заксенхаузене, Дахау, Тироле (оттуда его освободили американцы). Несмотря на все годы, проведённые в заключении, Нимёллер после войны публично покаялся в том, что недостаточно твёрдо противостоял нацистам тогда, когда у него ещё была такая возможность, а в октябре 1945 года стал одним из инициаторов Штутгартской декларации вины: в ней свою ответственность за бездействие в годы нацизма признал Совет протестантских церквей Германии.

“Мы обвиняем себя в том, что не отстаивали своих убеждений с достаточной силой”, – сказано в Штутгартской декларации.

На это можно, конечно, возразить: зато вы остались живы. А отстаивали бы с достаточной силой – могли бы кончить как доктор Корчак или доктор Боткин.

Так что тут разные бывают мнения.

И каждый сам для себя выбирает.

Дело Бейлиса: опыт несотрудничества

[28.10.2013. ЖЖ]

Сто лет назад в городе Киеве суд присяжных (в состав которого входили пять членов черносотенной организации “Союз русского народа”) оправдал приказчика Менделя Бейлиса, обвинявшегося в том, что он с ритуальной целью убил православного отрока Андрюшу Ющинского, дабы использовать его кровь для приготовления пасхальной мацы.

О сходстве политтехнологий, породивших “дело Бейлиса”, с сегодняшними упражнениями власти по разжиганию ненависти в обществе я написал колонку в “The New Times”. Эти печальные “рифмы” через столетие – свидетельство того, что уроки истории, увы, остались не выучены. А рифмуется там практически всё: и технические приёмы обвинения, и сопутствующие лозунги, и ключевые фигуранты. Скажем, застрельщиком “дела Бейлиса”, изначально придумавшим всю схему с фабрикацией обвинения, был не какой-нибудь силовик, министр или депутат Госдумы, а юный “общественник”, студент Голубев, глава провластной молодёжной организации, которая и по своим задачам, и по методам, и по механизмам взаимодействия с властью являлась прообразом нашистов. Там тоже при негласной господдержке имитировалось массовое молодёжное движение для борьбы с “врагами России”: так же, как Кристина Потупчик сто лет спустя, студент Голубев сознавал, что врагов этих сперва нужно выдумать. И так же, как студент Голубев за сто лет до неё, Кристина Потупчик в своих инструктажах требовала от соратников заострять внимание на явном или скрываемом еврействе “врагов России”.