Лытдыбр. Дневники, диалоги, проза

Но, помимо сходств, между “делом Бейлиса” и политическими процессами последнего десятилетия есть одно очень яркое, разительное различие. Одна существенная деталь, которая в прежние годы воспринималась как нечто вполне естественное, само собою разумеющееся, а сегодня бросается в глаза.

Дело Бейлиса, как известно, было изначально сфабриковано. Там вообще не существовало никакого момента добросовестного заблуждения, ни с чьей стороны. О невиновности Бейлиса ещё с 1911 года знали решительно все: и следователи, и прокуроры, и судьи, и министр юстиции Щегловитов, и духовные лица, и пресса, и публика, и присяжные заседатели, и эксперты обвинения. Поддержка обвинения – и профессиональная, и общественная – основывалась не на материалах уголовного дела, а на высших государственных соображениях. Определённые (“патриотические”) круги считали, что осуждение евреев на киевском суде отвечает интересам России

. Так же, как многие наши сограждане сегодня одобряют санкции Онищенко против молдавских вин, литовского молока, украинских конфет или голландских тюльпанов – не потому, что верят в бред об опасности этих продуктов для здоровья россиян, а потому что солидарны с задачами государственной лжи. Ту же историю наблюдаем во втором деле ЮКОСа, деле “Кировлеса”, процессах над “Pussy Riot”, экипажем “Arctic Sunrise” и узниками “Болотной”. В публичном поле все апологеты этих судилищ (кроме, разве что, самых одиннадцатирублёвых мурзилок из Ольгино) вслух соглашаются, что обвинение абсурдно, что оно противоречит и фактам дела, и диспозиции статей УК, и данным судебного следствия, и всем нормам практики по аналогичным деяниям. Просто они (апологеты, “государственники”) считают, что неблагонадёжных магнатов, несистемных оппозиционеров, кощунниц-богохульниц и надоедливых экологов нужно сажать

– ради высшего блага России. Если их нельзя посадить по закону, то и хрен с ним, с законом. Главное – посадить. Кстати сказать, это вполне себе нормальная обывательская позиция, которая в других случаях не вызывает в обществе никаких острых споров. Достаточно вспомнить, что три главных палача сталинской эпохи – Ягода, Ежов и Берия – были поочерёдно осуждены не за свои действительные преступления, а по совершенно вздорным статьям, по которым сами же они до того пустили в расход миллионы сограждан. Ежова расстреляли за подготовку терактов против Сталина и Берии, Ягоду – за подготовку терактов против Сталина и Ежова, а Берию – как английского, азербайджанского, немецкого и югославского шпиона. Все согласны, что обвинения эти – бред, но все три приговора в постсоветское время были подтверждены.

Но если мы вернёмся в 1913 год, то увидим там удивительную картину, от которой нас так прочно и основательно отучил опыт наблюдения за безотказной путинской машинкой репрессий.

Организаторы дела Бейлиса на всех стадиях подготовки показательного процесса столкнулись с тотальным отказом правоохранного сообщества от сотрудничества с обвинением. Во всей киевской окружной судейской палате не нашлось судьи, готового вести дело в нужном власти ключе: судью Фёдора Болдырева пришлось для этих целей привезти из Умани, пообещав после успешного завершения суда сделать главой палаты. Во всём Киеве не нашлось прокурора, согласного представлять заведомо ложное обвинение: блядовитого обвинителя Оскара Виппера пришлось везти аж из Петербурга. Ещё хуже обстояло дело со следствием. Власти были вынуждены поочерёдно отстранить от расследования всех, кто им занимался с 1911 года: и начальника киевского сыскного отделения Евгения Мищука, и следователя по особо важным делам Киевского окружного суда Василия Фененко, и надзиравшего за ними прокурора Брандорфа, и даже столичного пристава Николая Красовского, которого организаторы процесса тайно прислали в Киев, чтобы гарантировать сбор “правильных” улик для обвинения. Как и все его коллеги и предшественники, Красовский начал следствие с основной версии о ритуальном убийстве, но очень скоро убедился в его полной несостоятельности. В результате он был арестован и отдан под суд. А для фабрикации дела был прислан из Петербурга следователь по особо важным делам Николай Машкевич, который в итоге и проиграл процесс. Ибо, как учит нас пример профессора Бастрыкина, политическая проституция и качественное следствие – несовместимы.

Такая же проблема возникла у обвинения и с экспертами из медицинской и церковной среды. Все медицинские эксперты, осматривавшие тело убитого мальчика, поочерёдно отвергли версию о ритуальном убийстве. В результате обвинению пришлось привлечь к экспертизе платного агента Департамента полиции Косоротова (получившего за свои показания 4000 рублей наличными из тайных полицейских фондов) и черносотенца Сикорского, чьи показания на процессе были решительно осуждены российским медицинским сообществом.