М.Ю. Лермонтов. Фантазии и факты

Убийство Пушкина широко обсуждалось; в высшем свете некоторые не видели оснований осуждать Дантеса. Лермонтов был всецело на стороне Пушкина.

7 февраля Лермонтов пишет заключительные 16 строчек со слов «А вы, надменные потомки…». В стихотворении отражено прекрасное знание Михаилом Юрьевичем творчества Пушкина, ряд строк соотносятся с политической лирикой убитого поэта115, что лишний раз свидетельствует о духовной связи гениев. С.А. Раевский полагал, что написанию стихотворения послужили споры в обществе о степени виновности каждого из дуэлянтов:

…Молодой камер-юнкер Столыпин сообщил мнения, рождавшие новые споры, и в особенности настаивал, что дипломаты свободны от влияния законов, что Дантес и Геккерн, будучи знатными иностранцами, не подлежат ни законам, ни суду русскому. <…> Разговор принял было юридическое направление, но Лермонтов прервал его словами, которые после почти вполне поместил в стихах: «если над ними нет закона и суда земного, если они палачи гения, так есть божий суд». <…> Разговор прекратился, а вечером, возвратясь из гостей, я нашел у Лермантова известное прибавление, в котором явно выражался весь спор. Несколько времени это прибавление лежало без движения, потом по неосторожности объявлено о его существовании и дано для переписывания; чем более говорили Лермонтову и мне про него, что у него большой талант, тем охотнее давал я переписывать экземпляры116.

Молодой камер-юнкер – Дмитрий Аркадьевич Столыпин (родной брат Монго и родственник Лермонтова!) и Александр Васильевич Трубецкой – за Дантеса. Александр Иванович Барятинский, как и все Барятинские – тоже.

Позиция Барятинского после дуэли чрезвычайно важна нам. Как и Трубецкого, Барятинского не смущают «рыданья» и «жалкий» лепет светской толпы; он во всеуслышание провозглашает поступок Дантеса рыцарским.

Письма Барятинского к Дантесу на гауптвахту, опубликованные еще Щеголевым, поражают своим цинизмом.

«Мне чего-то недостает с тех пор, как я Вас не видел, мой дорогой Геккерн, поверьте, что я не по своей воле прекратил мои посещения, которые приносили мне столько удовольствия и всегда казались мне слишком краткими, но я должен был прекратить их вследствие строгости караульных офицеров.

Подумайте, меня возмутительным образом два раза отослали с галереи под тем предлогом, что это не место для моих прогулок, а еще два раза я просил разрешения увидеться с Вами, но мне было отказано. Тем не менее верьте по-прежнему моей искренней дружбе и тому сочувствию, с которым относится к Вам вся наша семья.

Ваш преданный друг

Барятинский».

Конечно, позиция Барятинского многим кажется вызывающей. В салоне Нессельроде, в кругу своих друзей, Барятинский открыто говорит в поддержку Дантеса. Свет «безмолвствует», а скорее сочувственно молчит, понимая, какая сила за плечами этого человека117.