Магическая Прага

Превращение наследного принца в палача, вернее, в отверженного, связано с темой уязвленной чести чешского народа, живущего после поражения на Белой горе, с благоговением и самоопределением чехов. В музыке этих невеселых времен звучит лейтмотив, а именно в песенке “О король! Спокойной ночи!”, пронзающий до глубины души, знак угасания и усталости, одновременно заклинание и скорбное приветствие, вкратце излагающее судьбу палача, короля, Милады, демонстрирующее быстротечность жизни, бренность власти, finis Bohemiae – конец Чехии[1123]. О король! Спокойной ночи! Романтизму удается возвысить образ палача. В драме “Пражский еврей”, выстраивая связь между злоключениями раввина Фалу-Элиаба и Яна Мыдларжа после событий на Белой горе, Коларж ставит еврея и палача на одну ступень, они оба гнусны и гонимы. В стремлении облагородить образ палача, автор делает его спасителем: в жажде спасения, Мыдларж, палач-патриот, отказывается убивать двадцать семь человек, оставляет в живых раввина и Верену, обвиненных в колдовстве и мятеже против Габсбургов.

О король! Спокойной ночи! Чешские писатели – авторы скетчей в своих небольших сценках о льстецах и подлизах переделают этот живой топор, эту карательную бутафорию, эту несчастную каналью, этого первенца дьявола в бедную парию, в ничтожество, вечно скрывающегося человеческих глаз, которое произносит основные высказывания, но и выеденного яйца не стоит и, как от чумы, бегает от своих прямых обязанностей казнить виновных. Палач, сверженный со своего пьедестала, потерявший уважение народа, без сомнения, стал одним из несчастных и обездоленных.

Слезливые, мелодраматические истории вертятся в основном вокруг несчастной судьбы палача. Они и вправду заставляют пустить слезу. Потому что палач, бедняжка, живет, словно в дремучем лесу, изгнанный людским сообществом, будто бы его зловонное дыхание отравляет воздух. Запутавшийся в веревках и крюках, с помощью которых палачи стаскивают трупы с эшафота, пропитанный кровью и желтоватыми желчными выделениями, он проводит бессонные ночи один на один с призраками тех, кого он, с помощью веревки или топора, отправил в мир иной. Он проникает в город через специальный проход – дыру в городской стене. В храме Святого Валентина для него отведен отдельный уголок. В кабаке у него отдельный стол с собственным стаканом, обожженным в печи, и если он решает потанцевать со своей светлейшей женушкой, то платит музыкантам, которые каждую ноту будут сопровождать гримасами и ухмылками; после танцев хозяйка гостиницы с опаской подметает и моет пол, потому что поговорка гласит: “Замараешься – пеняй на себя”. Кто идет на похороны палача, куда сами могильщики приходят неохотно, всегда идет перед гробом, потому что идти за ним считается позорным. А во время казни вельможи не желают, чтобы палач прикасался к ним своими мерзкими руками[1124]

. Палача хвалят за то, что он хорошо завязал узел или хорошо отрубил голову. Но, не дай Бог, удар был бы плохим: возбужденный люд не пощадит неумелого палача и безжалостно погонит его прочь. Дачицкий рассказывает, что в Праге в 1588 г. взбешенный сброд избил двух палачей камнями, потому что им не удалось отрубить голову жертве даже с третьей попытки[1125].

О король! Спокойной ночи! Еще скачет из Кршивоклада в Прагу палач Махи, и развевающийся красный плащ походит на пламя в ярких лучах солнца[1126]. Все это лишь красочные декорации, экспонаты ненасытного музея под открытым небом, этот кровавый клоун уже давно превратился в призрака, не более. Но взамен иные, невидимые палачи, в последние годы неистовствовали среди маслянистого тумана Праги, пытая своих жертв огнем, негашеной известью и слепящим светом, ледяной водой и уколами скополамина[1127]

. А теперь после небольшой передышки, на фоне грязных интриг и ненависти из нор вновь повыползали всякие бандиты и мерзавцы, изрекая зловещие приговоры во времена культа, когда, как писал Коларж, “даже веревка стыдилась узла”[1128].

Город на Влтаве под пасмурным небом, неблагоприятно влияющим на здоровье, сейчас опять погрузился в сонное забытье. И по его сточным канавам, по воздуховодам, по его склепам бродят, словно тени, тайные Мыдларжи. Город-зритель, который может лишь безучастно наблюдать, как его проигрывают в карты. Переплетение веревок и канатов. Город, в котором в каждой забегаловке тень какого-нибудь доносчика, какого-нибудь Бретшнейдера вслушивается в пьяную болтовню несчастных посетителей. Ведьмовский город, скрывающийся под маской с ослиными ушами и с ярмом на шее. Город, в котором достаточно лишь тени мятежной мысли во взгляде, чтобы тебя запрятали в жуткую, мерзкую тюрьму, в грязную кутузку, на хлеб и воду.