Магическая Прага

В романе Йозефа Сватека “Астролог” (1890–1891) придворный астролог (Александр Иероним) Скотта напоминает скорее графа Калиостро, чем Сатану: лиса, лицемер, подхалим, поднаторевший в разных мирских хитростях, мастерский интриган, способный вступить в сговор с придворными злопыхателями, речи его словно мед, а на вкус – горче колоцинта[701], с помощью коварных уловок он соблазняет простофиль. Сватек ассоциирует его с патрицием Кораликом из Тешина, который на самом деле был покровителем Сендивогия, а также вносит в его биографию некоторые черты из жизни Келли и Джона Ди, тем самым запутывая все до невозможности.

Скотта у Сватека манипулирует с магическим зеркалом, найденным за сто лет до описываемых событий на могиле некоего галльского епископа, знатока алхимии. “Волшебная стеклянная сфера”, “открывающая далекие вещи”, однажды оказывается во владении немецкого алхимика Сетониуса, который и дарит ее Скотте. Зузанка (чеш

. Zuzanka), дочь состоятельного человека Коралека, мечтает выйти замуж за своего жениха Ольдриха Рабштейского из Чиханова (чеш. Čihanova), отправившегося в Испанию за счет Рудольфа II. А пармский авантюрист, желающий стать зятем зажиточного аристократа, чтобы присвоить приданое, показал ей в том зеркале для катоптромантии[702]

ее возлюбленного, держащего в объятиях мадридскую девицу, и разбил ее сердце.

Но как обесценен у Сватека этот инструмент, являющий “предсказательные эктоплазмы”[703], – здесь это обычный стеклянный шар, в линзе которого увеличился анемичный образ, созданный шарлатаном Скоттой. Чтобы усилить плутовство своего персонажа, Сватек повествует о другом обмане, совершенном им по сговору с антикваром Якубом Де Страда. Скотта прячет в лесах Брандиса-над-Лабой гроб с мумией фараона, а затем “обнаруживает” его в присутствии Рудольфа II, чтобы доказать, мол, якобы в древней Богемии существовали египетские некрополи. Но из мумии выпадает транспортная накладная агента, продавшего ее для императорских коллекций, и обманщика заточают в Белую башню.

Через три года Скотта выходит из тюрьмы, и ему ничего не остается, как с утра до вечера торговать в деревянном ларьке травяными настойками, огуречной травой и слабительными эликсирами.

Можно утверждать, что в пражской литературе Скотта – распространенный персонаж, воплощение гнусных пороков – соединяет в себе опыт чернокнижников с бесстыжим проворством грабителей и бандитов, бороздивших Богемию времен Рудольфа. Скотта стал прототипом всех итальянских мошенников, осевших в городе на Влтаве. Сватек не упускает возможности назвать его “коварным итальянишкой”, “итальянским мошенником”, “высокомерным итальянцем”, “итальянским авантюристом” и отметить его “дьявольскую итальянскую хитрость”. По этому поводу вспомним, что в рудольфинскую эпоху в Праге нашли пристанище многочисленные преступные банды итальянцев – наемных убийц, вооруженных пистолетами, которые назывались “bambitky” или “panditky”, от слова “бандиты”. Чтобы положить конец мародерству и убийствам, Рудольф повелел воздвигнуть три деревянные виселицы – ужасные подмостки правосудия, – на которых повесили многих мародеров[704].

Скотта послужил прообразом для некоторых мошенников – персонажей пражской литературы. В процитированной выше поэме Эразима Воцела “Лабиринт славы” дьявол утверждает, что он принадлежит к итальянскому роду Герцога любви, огорчен тем, что скатился (так же, как Скотта) до продавца мазей по имени Духамор. А перед собранием корифеев он называет себя “итальянским учителем” и хвастается, что якобы преподавал “в славном болонском университете”[705]

. Со Скотта мы можем связать также хитрого Восилку из пьесы-сказки Й. К. Тыла “Волынщик из Стракониц” (“Strakonický dudák”, 1847), студента-неудачника, бродягу, тунеядца, подхалима и сутенера.

В конце концов, в памяти остается какое-то смешанное и беспокойное чувство от Златой улочки с ее карликовыми домиками. Образы бесчисленных адептов и уличных зазывал, что достигали берегов Влтавы, словно накладываются друг на друга благодаря похожести их судеб и образуют одно огромное составное пугало шарлатана-алхимика, пританцовывающего над Прагой с мошеннической гримасой на физиономии, словно искаженное в анаморфозе[706]. О слепота, о безрассудство, о мании этих ненасытных людей! Вся эта возня, трюкаческая лихорадка, все эти проклятые мошенничества канули в Лету, оставив по себе лишь свинец, дым и адскую тоску. Ни один эликсир не способен продлить жизнь. Да и было ли там золото, кроме того, что пошло на золочение виселиц?

Глава 48