Магические узы

Мысленным взором я проникла в светлый холл, который видела, казалось, в прошлой жизни. Пробежала взором по портрету старика, в чьем особняке на пару со старшим братом мы устроили погром, снова полюбовалась старинными часами… И тут мое сердце бросилось вскачь, бешено и дико. Лосиан Толтеа говорил: 'Самое дорогое таится в часах'. Если быть точнее, то в старинных напольных часах с позолоченным колоколом! Тех самых, что исправно каждый день отбивали полдень и с укором указывали мне на опоздания! Брякающий звук раз-носился по всей конторе, а внутри вибрировало старинное украшение − жемчужина коллекции безумного собирателя осколков Мировой войны! В голове прояснилось, крошечные кусочки мозаики встали на свои места, и радость вспыхнула ослепительным сиянием.

− Я знаю, где спрятан браслет! − дрожа от возбуждения, выдохнула я, прервав долгое тяжелое молчание, висевшее хмурым облаком в салоне автокара.

− В 'Веселене Прекрасной', − не оборачиваясь, бросил Ратмир и раздраженно нажал на клаксон, чтобы привлечь внимание зазевавшегося водителя, пытавшегося, не глядя в зеркальце заднего видения, перестроиться перед нами.

С моего лица медленной улиткой сползала торжествующая улыбка, и внутри нехорошо сжалось.

− Надо же…

− У нас с тобой есть серьезный разговор, − продолжил Ветров, сведя у переносицы бро-ви.

Непроизвольно я выпрямилась на сиденье, с ужасом чувствуя, что вокруг творится не-что крайне плохое и убийственно неправильное, и произнесла, едва шевеля губами:

− Говори.

Обычно его серьезные разговоры заканчивались для меня большим расстройством.

− Когда вернемся в студию.

− Ты боишься, что от новостей я на полной скорости выпрыгну из автокара? − нервно хохотнув, спросила я, и сглотнула пересохшее дерущее наждачной бумагой горло.

− Не исключаю, − последовал скупой ответ, и мне стало совсем нехорошо.

К тому времени, когда мы добрались до студии, похожей на музей современного искус-ства, я до крови обкусала губы, до мяса ногти, и меня порядком трясло от дурного предчувст-вия. Ратмир постучал, терпеливо дожидаясь, когда нам откроют. Дверь распахнулась, выпустив в тихую темную парадную звук работающего видения. На пороге стояла Свечка, худенькая и высокая, и от одного взора на мое зеленое осунувшееся лицо и огромные уши она просветлела:

− Тебе идет, уродец, − растянула она накрашенные кармином губы в змеиной улыбке.

Появление в убежище нежданной гостьи лишь укрепило смятение, завладевшее мной.

− Тебе бы пошло больше, − буркнула я, не настроенная на взаимный обмен колкостями и гадостями. − Ты теперь опять в команде?

− Нет, − она осклабилась еще шире, сверкнув белыми зубами. − Я здесь ради страховки.

Тайный смысл ее слов царапнул, и в голове тренькнул тревожный звоночек. Волнение стало совершенно непереносимым. Уши затряслись, как проклятые, выдавая внутренний над-рыв.

Раненый Стриж, оказалось, тоже нагрянул в тайное убежище. Сейчас приятель разва-лился на диване и беспрестанно переключал каналы на мороке видения, отчего экран мерцал целой гаммой цветов, разрисовывая паркетный пол световыми пятнами.

− Привет, мужик, − парень оглянулся ко мне, но быстро отвел взор.

− Как ты себя чувствуешь? − вместо приветствия буркнула я, взвинченная до крайней истеричной точки.

− Походу дела, лучше, чем ты, − хмыкнул в ответ тот, больше не оборачиваясь.

Поразительно, как быстро на аггелах заживали раны! Стриж выглядел совершенно здо-ровым, будто не валялся в летаргическом сне всего два дня назад.

Из ванной комнаты вышел Док, обтиравший полотенцем мокрые руки, и от одного мое-го вида мгновенно застыл. На круглом бородатом лице появилось такой силы сожаленье, что мне тут же стало понятно − дела, по-настоящему, плохи.

− Здравствуй, Ведушка, − пролепетал он и тут же, сломя голову, бросился обратно, как будто у него неожиданно прихватило живот.

В студии собралась вся банда. Даже подумать страшно, что могло выманить их сюда. Сил терпеть и ждать важного разговора не осталось, и, оглянувшись к Ветрову старшему, я резко заявила:

− Поговорим прямо сейчас?

− Сначала выдохни, − отозвался бесцветно тот.

− И поешь, каторжников-то в Ратуше кормят тюрей, − подхватила Свечка, брызжа сар-казмом, и добавила многозначительно: − а мы все-таки дорожим твоей жизнью.

Признаться, у меня так сильно сжимался желудок в ожидании подлости, что голод про-пал, и от одной мысли о еде подступал тошнотворный комок.

− Свечка, − не выдержала я, больше не собираясь любезничать со стервой, − не прикуси язык, а то отравишься собственным ядом!

Хорошенькое лицо женщины застыло, темные глаза холодно блеснули, руки уперлись в худые бока.

− Так, ясно, − пробормотал Ратмир и, схватив меня за локоть, потащил через студию в отведенную мне маленькую спальню. Даже стало обидно, что он пресек нарождавшийся скан-дал, хотя бы пар перед 'серьезным разговором' выпустила. Команда проводила нас тревожным выжидательным молчанием.

Ветров плотно закрыл дверь и, сунув руки в карманы, уставился на меня, изучая, как будто впервые видел.

− Может, поешь все-таки? − неожиданно спросил он.