Магические узы

Меня заворожил замысловатый танец бездушной плясуньи, плавно выгибавшейся в изящных па. Слава богу, спасаясь от жестокой реальности, сознание блокировало любые вос-поминания о взрыве и о Ратмире тоже. Я даже не могла представить его лица. Нестерпимая ду-шевная боль законсервировалась глубоко в груди, только дышать вот не давала.

Вдох − выдох − вдох.

'Чтобы жить, нужно дышать', − уговаривала я сама себя. Только это было практически невозможно, ведь дыхание доставляло боль…

Из-за неплотно прикрытой двери кабинета, где скрылся старший брат, просачивались звуки разговора.

− Мы ничего не можем сделать. Твоя сестра, Истомин, к несчастью, впитала силу брас-лета, − прозвучал очень знакомый голос, и никак не удавалось отгадать, где прежде мне дово-дилось его слышать. − Ты же знаешь, что девочка практически с первого дня реагировала на черную магию украшения.

− И что теперь? − отрывисто произнес тот, в баритоне звенело едва сдерживаемое на-пряжение.

− Она простой человек. Черная магия изгложет ее и сведет с ума.

Приговор обжалованию не подлежал. Прозвучал тихий стон, за ним скрип дивана, когда кто-то присел. Хозяин особняка продолжил, и его слова прозвучали мягко, будто бы успокаи-вая:

− Она будет носить амулеты, и это малая расплата после браслета Гориана. Девочка еще легко отделалась. Все могло завершиться гораздо плачевнее.

− Она будет жить?− в словах Богдана прозвучала надежда.

− Надеюсь, что долго и счастливо, − усмехнулся снисходительно собеседник. − Она же так юна и прелестна. Измучена, правда, но скоро сможет снова кружить головы поклонникам.

− Венцеслав, − брат не удовлетворился ответом. − Пообещай мне, что Орден, наконец, оставит ее в покое! Вы же все всего пару дней назад проголосовали… − он осекся, мысленно я могла представить, как Богдан скривился от неприязни.

− Мы будем присматривать за ней, Истомин, и ты тоже. Она одна из немногих, кто без магических способностей носит в себе силу. Это чревато и для нее, и для окружающих. Наде-юсь, ты понимаешь это.

Тот промолчал. Как странно, но их беседа меня не задевала. Признаться, мне было со-вершенно наплевать на дальнейшую судьбу. После развязки безумной истории у меня ничего не осталось − ни работы, ни надежды завоевать единственного желанного мужчину. Наверняка, и родители, узнав обо всех событиях из газетных листков, из дома выставят.

− Пока операция не закончится, девочка останется в особняке. Сейчас для нее мой дом − самое безопасное место.

− Спасибо, Венцеслав, − отрывисто произнес Богдан. − Моя Ведка… она молодец. Она должна жить.

− Конечно, так и будет, − собеседник вежливым намеком выпроваживал моего отчаяв-шегося родственника из кабинета.

− А жаль, − пробормотала я себе под нос и, запрокинув голову, уставилась в белый по-толок с крошечными призмами для морока световых шаров.

Богдан вышел в коридор, плотно закрыв за собой дверь, чтобы не беспокоить хозяина дома. Брат присел рядом со мной на корточки и осторожно погладил спутанные волосы. В его родном лице отражалось беспокойство, в глазах светилась жалость.

− Ты как? − тихо спросил он.

Ответить 'нормально' у меня не поворачивался язык. Я умерла, взорвалась с утра в за-брошенной обветшалой мануфактуре, и сейчас от меня осталась лишь телесная оболочка. Если это 'нормально', то тогда вопросов быть не может.

− Стриж уже знает о взрыве? − спросила я невпопад.

Богдан нахмурился. Однозначно вопрос ему пришелся не по вкусу.

− Конечно.

− Хочу поговорить с ним, − попросила я, разглядывая замысловатый узор на эльфийском ковре, застилавшим пол коридора. Мне отчаянно желалось услышать того, кто наверняка поймет меня. Наверное, Стриж сейчас в отчаянье − Ратмир являлся для него отправной точкой, непоколебимой твердью. Теперь его не стало.

− Извини, Веда, − Богдан нахмурился, − ему, наверняка, сейчас не до твоих разговоров. Поговоришь с ним позже.

− Хорошо, − прошептала я через глубокий вздох, даже почувствовав облегчение из-за отказа, и позволила поднять себя на ноги.

В огромном особняке с десятком спален для гостей, мне выделили небольшую, но очень светлую комнату с тяжелой старинной мебелью, словно бы вывезенной из экспозиции музея. Из распахнутого окна струилась лесная свежесть, и открывался вид на лужайку с деревянными широкими качелями с высокой резной спинкой.

− Тебе сейчас поесть принесут, − Богдан чувствовал неловкость, оставляя меня одну в чужом доме.

Я безучастно кивнула, рассеянно разглядывая обстановку, и обняла себя за плечи, боясь от слабости развалиться на куски. Мне очень хотелось превратиться в камень, чтобы в душе не рождалось никаких чувств, особенно пустоты.