Мы с Кейс берем по форме и тащим все в «фургон», где уже сидят остальные. Так называет его бабушка, хотя это, строго говоря, микроавтобус. Не особенно шикарный. Беленький, блестящий, квадратный — от всего этого мы с двоюродными только глаза прячем со стыда. Реликт тех времен, когда дядя Ваку был маленький и бабушка с дедушкой колесили по всей стране.
После смерти прабабушки, когда бабушка была посвящена в матриархи, все эти путешествия остались в прошлом, так что бабушка с дедушкой вернули на место задние сиденья, а свою постель занесли в дом. На этом матрасе бабушка спит и по сей день.
Мы забираемся внутрь, и вскоре к нам присоединяются бабушка и Кейша в платье немногим длиннее прежнего. За руль втискивается тетушка, и мы катим к Дэвисам.
Иден рядом со мной болтает ногами, напевает мотивчик, который, как я подозреваю, сама и сочинила, и, привалившись к моему боку, играет в какие-то гонки на планшете.
Я проверяю телефон — нет ли сообщений. От Люка ничего, и сердце у меня слегка сжимается. Я стискиваю руки на коленях. Неужели та женщина с ноутбуком не ошиблась? Да нет же, я в него не влюблена. Еще нет. Думаю, пока можно сказать, что он мне скорее нравится, чем нет. Последние добавления в список положительных качеств — помощь с тетей Элейн и то, что теперь в его обществе мне уже не так неловко, а, пожалуй, приятно — он меня больше не злит. Что, конечно, не такой уж большой шаг вперед за две недели, но я не знаю, как полюбить человека еще быстрее.
— Тонкая грань между любовью и ненавистью, — шепчет Кейс с одиночного сиденья через узкий проход от нас.
Я ахаю, пытаюсь что-то сказать, но в результате прицельно думаю: «Постороннего мнения не спрашивают!»
Тетушка ударяет по тормозам, мы все едва не падаем вперед.
— Вот дерьмо!
— Не при детях, — говорит Прия с переднего сиденья, где сидят они с папой.
Тетушка ее не слушает. Жмет на кнопку, чтобы опустить окно.
— Бога ради, мама… — стонет Кейша.
— Я сожгу это ведро с гайками! — рычит тетушка. — Может, он хоть тогда отучится всех подрезать!
Сомневаюсь, что беспилотные машины на дороге делают что-то недозволенное, но тетушка, когда злится, таких мелочей не учитывает.
Мама привстает и тянется через тетушку, чтобы закрыть окно. Они отпихивают друг дружку, а машину тем временем ведет вправо. Я вцепляюсь в край сиденья и только и смотрю, чтобы мы ни во что не врезались.
Папа протягивает руку, чтобы похлопать тетушку по плечу, но не успевает — тетушка резко поворачивает голову и кричит:
— Только тронь меня — и я тебе мясо до костей сожгу! Не вздумай заставлять меня успокоиться!
Папа откидывается на спинку сиденья и убирает руку.
— Он хотел помочь. — Прия не скрывает раздражения в голосе.
Тетушка цыкает зубом, отпихивает маму и закрывает окно. И давит на газ, чтобы мы свернули налево, на улицу, где живут Дэвисы, хотя уже загорелся красный.
Я трясу головой.
«Надо запретить тетушке водить! Она все время так!»
— Просто никто не хочет скандалить с ней по поводу того, кто сядет за руль, — отзывается Кейс. — И вообще мы уже приехали.
Тетушка тормозит перед особняком Дэвисов и паркуется на обочине. На ступенях особняка, обычно пустых, полно народу с одноразовыми стаканчиками в руках. Дедушка назвал бы это «тусняк» — на тринидадском жаргоне так называют гостей на праздниках. Мы должны были приехать и привезти угощение до того, как все собрались, но, как обычно, опоздали. Вовремя загнать в один микроавтобус девять человек не так-то просто.
Бабушка подставляется под сканер, и ворота перед нами распахиваются. Мы с Кейс и Кейшей берем еду и шагаем по извилистой дорожке на задний двор. По пути все глаза прикованы ко мне.
И не как всегда: «Эй, смотрите, Томасы приехали!» — а гораздо более напряженно. Колдуны обожают посплетничать, а Йохан не держит язык на привязи, если не считает нужным.
Я стараюсь из-за этого не нервничать. Мама говорит, болтливость у нас в крови. Это сейчас мы ограничиваемся только самыми интересными сплетнями, а когда наши предки работали на плантациях, у нас не было ничего, кроме разговоров. Только благодаря им мы поддерживали отношения и помогали друг другу. Благодаря рассказам, которые передавались из уст в уста. А до этого мы так сберегали свою историю. Так что да, мы обожаем посплетничать, но в каком-то смысле это делает нас ближе даже к самым далеким предкам.
— Ну их. — Кейс свирепо глядит на Оуэна Джеймса, одного из папиных двоюродных братьев, нашего ровесника. Глаза у него вот-вот вылетят из орбит, чтоб его приподняло и шлепнуло. — Давай расставим еду.