Магия отступника

Каменная стена высотой мне по пояс отгораживала участок земли, довольно просторный, размером с дом. Длинные шесты из выбеленного плавника поддерживали яркий тент, и ветер с моря развевал бахрому на его краях. Мальчику-солдату пришлось наклонить голову, чтобы войти.

— Позволь мне говорить здесь, — вполголоса предупредила его Оликея.

— Я буду говорить, когда сочту нужным, — грубовато возразил мальчик-солдат.

Он принялся разглядывать разложенные товары, к его восторгу примешивался ужас, уступив затем место смутному узнаванию. Здесь предлагались инструменты и необходимые вещества для шаманов. Пучки перьев, нанизанные на нитку зубы и сушеные травы покачивались на ветру, подвешенные на шестах. Искрились осколки кристаллов, и позванивали колокольчики. Непонятные кусочки сушеных внутренностей животных занимали целый ряд больших охристых горшков. Плотно закупоренные стеклянные пузырьки масла соседствовали с обкатанными камешками всевозможных цветов и размеров.

На полке выстроился рядок медных мисок, до краев заполненных товарами. В первой лежали ожерелья из змеиных позвонков. Оликея приподняла одно, и оно шевельнулось, словно бы извиваясь. Она чуть содрогнулась и уронила его обратно.

В следующей громоздились сморщенные шляпки грибов.

— Для хождения по снам, — вслух заметила она, гордясь своей осведомленностью.

Третья чаша была набита сухими черно-зелеными листьями, очень похожими на кожу, вроде высушенной ящериной шкурки. Оликея поворошила их пальцем, затем задумалась, задержав руку над чашей.

— Сушеные морские водоросли. Укрепляют кровь великого после использования магии.

Голос женщины, которая, ковыляя, выбралась из занавешенного закутка за прилавком, оказался таким же сухим, как и ее товары.

Она происходила из народа спеков, но была уже такой дряхлой, что ее пятна выцвели до едва различимых разводов, а сквозь тонкие пряди седых волос просвечивала розовая, со старческими пятнами кожа. Ее темные глаза затянула пленка. Уши усеивало множество сережек с нефритом и жемчугом. Обеими руками она крепко держалась за широкий набалдашник белой трости, вырезанной как будто из цельной кости, хотя я не мог представить себе животного с костями такого размера.

Старуха уставилась на Оликею, не обращая на меня ни малейшего внимания.

— Тебе здесь нечего делать, — известила ее она. — Твоя сестра уже закупила все необходимое для великого твоего клана. Разве только он заболел?

— Я давно не видела сестру и Джодоли, — холодно ответила Оликея. — И я здесь не по ее поручению. Ты могла бы заметить, Мома, что я теперь забочусь о своем собственном великом. Или возраст настолько испортил тебе глаза, что ты не в состоянии разглядеть даже человека такой великолепной толщины?

Оликея отступила в сторону, словно до этого скрывала меня у себя за спиной. Забавный трюк, вроде попытки спрятать лошадь за кошкой. Но Мома послушно всплеснула руками, словно от внезапного удивления. Оликея ловко поймала ее трость, прежде чем та упала. Мома выхватила ее и уткнула в землю у моих ног:

— Он великолепен! Но я не знаю его! Какой клан ты ограбила? Кто теперь скулит и скрежещет зубами из-за того, что его у них увели? Или это ты решила перейти в его клан, Оликея?

— Я? Никогда. Я знаю, кем рождена. Но, Мома, я его действительно украла. Я забрала его у глупых гернийцев, не знающих даже ему цены.

— О нет! Разве такое возможно?

Пожилая женщина с трудом проковыляла пару шагов вперед. Рукой, испещренной голубыми венами, она похлопала меня по выпуклости живота, словно я был крупной и дружелюбной собакой. Я было подумал, ее потрясло, что герниец может стать великим, — но потом она заговорила снова.

— Они не поняли, каким могуществом он наделен, хотя он несет его с таким величием? — спросила она. — Как такое возможно?

— Думаю, их ослепило все то железо, каким они пользуются. — Оликея рассудительно поджала губы. — Даже на самóм великом — железо, железо, железо. Железо в узелках у него на груди и даже на огромной пряжке, которую он носил на животе.

— Нет! — Мома задохнулась от ужаса. — Удивительно, что такое обращение не помешало ему расти.

Оликея снова надула губы в спекском жесте отрицания:

— Боюсь, что так и вышло, мать многих. Каким бы великолепным он ни был, я все время спрашиваю себя, каким он мог бы стать, не останься он без должного ухода и подходящей еды.

— Его мучили железом и морили голодом, — посетовала Мома. — Значит, ты его спасла, Оликея?

Оликея развела руками и скромно потупилась:

— А что мне оставалось делать, Мома? Не возьми я его, боюсь, он бы так и сгинул.

— Это была бы страшная потеря! Особенно теперь, когда народ так нуждается в великих.

Мальчик-солдат все еще хранил молчание. Он явно одобрял слова Оликеи.

Мома положила одну морщинистую руку поверх другой и потерла тыл кисти.

— Итак, ты, никогда прежде не заботившаяся о великом, пришла ко мне. Тебе многое понадобится, очень многое. Боюсь, ты не сможешь предложить мне достаточную цену. И все же я постараюсь, чтобы ты получила хотя бы самые основные припасы. Это самое малое, чем я могу ему помочь после всех его страданий.