Магия тени

— Мы в Эллоре считаем, что не нашего ума дело — судить людей, которые пережили больше того, что мы в силах понять и осмыслить, — ответила наконец Имэль. По многолетней привычке она говорила немного сложнее и громче необходимого, и сидевшие поблизости эльфы сразу уставились на нее и на гласника. Оль тут же пожалел, что задал вопрос — всехнего внимания ему и так вполне хватало. — Одному человеку довелось умереть, а двум другим — пережить его смерть и возвращение к жизни. Это находится за пределами нашего опыта или опыта наших предков, мы не можем судить о желаниях и поступках таких людей в привычных нам представлениях, потому проявляем терпение и сдержанность в суждениях.

— Как это — умереть? — не понял Оль. — Они ж все трое ходят своими ногами, а вовсе не лежат на погосте тихонечко. И на мертвягу никто из них не походит, ну разве только Элай временами.

Имэль обернулась к Алере, приподняла бровь. Та откинула волосы на спину, придвинулась поближе к костру и быстро распустила шнуровку рубашки у горла, потянула ткань вниз и пошире развела ворот, оставив едва прикрытой грудь. Тахар, сидевший за спиной Алеры, поднялся, дернул ее за ухо и принялся пробираться куда-то. Элай, криво улыбаясь, разглядывал вытянувшееся лицо Оля.

Здоровенный белый шрам под ребрами мог оставить только меч, проткнувший тело насквозь. Единственное, что возможно сделать после такого удара, — очень быстро умереть, пуская кровавые пузыри изо рта.

Оль подумал, что меч держал человек, которого таки допекла язвительность Алеры и ее длинный язык.

Имэль оглядела лица сидящих у костра.

— Тахар спас ее. В последние вздохи создал портал и прошел через него с Алерой на руках.

— Значит, она все-таки не умерла, — упрямо уточнил Оль.

Тахар подошел, без спроса уселся рядом — прямо на то место, где раньше сидела Умма. Словно хищник, уставший гоняться за добычей и занявший наблюдательный пост у ее норы.

— Для нас двоих — все равно что умерла, — сказал он негромко, чеканя слова, и голос его звучал сердито. — Мы были рядом… по брови в ее крови. Мы успели понять, что она умирает, а мы ничего не можем сделать, совсем ничего, понимаешь? Мы чуть не рехнулись там…

— И не в наших силах понять, как меняют людей подобные события, какие связи возникают между ними впоследствии, — закончила Имэль. — Потому, да, мы на многое в их поведении смотрим, как можно подумать, сквозь пальцы.

— Ну тогда они вам тут устроят, пожалуй, — пробормотал Оль.

— Тот случай… Он произошел давно, — строго добавила эльфийка. — Несколько лет назад. Как видишь, ничего они нам не «устроили».

— Терпеть не могу эту присказку, — вдруг громко заявила Алера. — Рассказывают о чем-то плохом и говорят: «Это было давно», словно уменьшая тем самым плохость. Раз прошло много времени — значит все отболело, принялось, как-то утряслось, и уже можно слушать историю как бы понарошку, не всерьез.

— И что в этом скверного? — спросила незнакомая Олю эльфийка, совсем юная, остролицая, очень тоненькая.

— Тем, как принимаешь происходящее. Словно понарошку. — Алера сердито ткнула пальцем в чащу, и Оль не сразу понял, что она имеет в виду внешний мир, лежащий за Эллором. — Когда тебе рассказывают о плохом, если оно случилось недавно, — ты немного разделяешь боль людей, которым плохо. Ты понимаешь, что им плохо сегодня, прямо в тот вздох, когда тебе рассказывают их историю. И тогда ощущаешь себя немного в ответе за то, что эти жуткие события вообще смогли случиться. И ночью не спишь спокойно, потому что ты знаешь: где-то рядом случилось плохое, кто-то горюет из-за этого, прямо теперь горюет!

Эльфийка потупилась, а Алера говорила, быстро, словно боялась, что слова закончатся раньше, чем мысли:

— Но мы не любим горевать, мы не хотим трудных мыслей ночами. Не хотим быть в ответе за чужую подлость, за чужое горе. Нам легче прикрываться всякими словами, которые скрадывают плохость. «Это было давно» — вот и весь сказ, все уже отплакалось, остыло, принялось. Или вот еще: «То ли правда, то ли нет». Когда слышишь такое, то дальше может быть какой угодно ужас. За него душа не очень сильно будет болеть, ведь ты всегда можешь решить для себя, что нет, это все-таки неправда. И можно спать по ночам спокойно.

Оль как открыл рот в самом начале этой тирады, так с отвисшей челюстью и сидел. До сего вздоха он и не предполагал, что у Алеры есть душа, которая к тому же умеет болеть.

— Я не относительно к себе, — буркнула та, заметив взгляд гласника и неправильно его истолковав, — я в целом. За меня не беспокойтесь.

Стемнело, и от мохнатых стволов отделились полупрозрачные тени: предки подходили к костру. Олю уже несколько раз доводилось их видеть, и всегда гласнику было не по себе. Словно призраки какие, честное слово — зеленоватые, как деревья, из которых вылезают, да и носы задирают выше некуда — под ноги-то им смотреть не надо.