Магнус Миллион и Спальня кошмаров

– Это его собака цапнула. Здоровенная. Чуть совсем крыло ему не отодрала.

– Собака?

Где-то в глубине сознания Магнуса зашевелились невнятные картинки. Собака? Нет, это была не собака, по крайней мере не обыкновенная собака…

– Я видел твоего Тотема во сне несколько ночей назад, – начал поспешно рассказывать Магнус, пока картинки не улетучились из памяти. – По крайней мере, это был филин, как две капли воды похожий на него. Дело было ночью, он охотился, и вдруг…

– Ну-ка, ну-ка? И чего?

– Сверху на него набросилось что-то вроде собаки… Только у этой собаки было три головы.

Антон расхохотался во весь голос:

– Ты совсем того, да? Давно ты видел трёхголовых собак?

– Я не говорю, что видел их в реальной жизни, я рассказываю, что мне приснилось. Она набросилась на Тотема… ну, то есть на того филина, а дальше я проснулся.

Воспоминания о снах всегда такие – образы в них хрупкие, как мыльные пузыри. Попытаешься поймать – тут же лопнут.

– Честное слово, – настаивал Магнус. – На снегу лежали перья и кровь. Это всё, что я помню.

– Подожди, – сказал Антон и принялся рыться в разбросанных по полу книгах. – Вот так выглядела твоя псина, которой ты в жизни не видел?

Наполовину разорванный том, сунутый им Магнусу, был старым учебником по Древней Греции в серой тряпичной обложке. Из него вываливались страницы с присохшими пятнами птичьего помёта.

Антон указывал на картинку с изображением фрагмента старинной вазы. На светлом фоне был нарисован Цербер, трёхголовый пёс, охранявший вход в преисподнюю, он приготовился прыгнуть на Геракла, все его три пасти были распахнуты, а головы щетинились змеями.

Магнуса передёрнуло.

– Да, это он: Цербер, только настоящий. Живой, понимаешь. Где ты его взял?

Антон пожал плечами:

– Все эти старые книжки, надо же им для чего-нибудь служить. Тотем на них спит.

Наевшись, филин стал не так суров. Он втянул голову в плечи, полуприкрыл глаза и позволил погладить себя по макушке. Антон осторожно приподнял его крыло, показывая рану.

– Без шуток, он бы умер от холода, если б я его не нашёл. Хорошо, что крыло всё-таки не сломалось, а только вывихнулось. Думаешь, это твой Цернер его так?

– Цербер, Антон, а не Цернер. Мифическое животное. Легенды Древней Греции.

– Так ты думаешь, это он напал на Тотема?

– Я не знаю. Мне просто приснился сон. Удивительное стечение обстоятельств.

– Удивительное чего? – переспросил Антон.

– Ну, стечение обстоятельств. Совпадение.

Антон скорчил физиономию:

– Ты нарочно говоришь слова, которые я не понимаю?

– Я хочу сказать, что иногда нам снится что-то, а потом кажется, что сон сбылся в действительности.

– А, ну да.

– У тебя такого не бывает?

Плевок пожал плечами:

– Ты-то больной, чё с тебя взять. У тебя сонный вирус, нормально, что у тебя в башке всякая странная ерунда. Вот если бы мне снились сны, чего бы там было?

– Антон, всем людям снятся сны.

– Только не мне.

Сытый Тотем от поглаживаний по голове будто задремал. Он потихоньку подвинулся к Антону и прижался, чтобы согреться. Только дрожание век указывало, что он не спит. Иногда он вдруг открывал глаза и осматривался по сторонам, словно пытался следить за разговором мальчиков, которые сидели по-турецки перед горящей свечой и беседовали вполголоса, укрывшись от всего мира в маленьком убежище под самой крышей.

– Сны видят только богачи. Те, кто живёт в Верхнем. А нам-то, остальным, о чём смотреть во сне? О заводе, что ли, на который надо идти работать? Какая от этого радость?

– Разве ты никогда не представляешь себе, что ты где-нибудь не здесь и что ты – это кто-то другой?

– Нет.

– Подожди, а как же кошмары? Не говори мне, что у тебя и их никогда не бывает!

– Никогда.

– Я тебе не верю.

Антон скорчил насмешливую гримасу:

– Кошмары – это когда боишься. А мы, которые экстримы, ничего не боимся! Может, храбрости придавала птица, которая дремала, прижавшись к нему? На покрытом шрамами черепе Плевка, туго обтянутом кожей, пульсировала голубая вена, как у новорождённого младенца, и на секунду он вдруг показался Магнусу ребёнком – тем, которым когда-то и в самом деле был.

– А эта женщина с медальона, она тебе тоже снится?

– Часто.

– Повезло.

Он раскрошил в ладони печенье, поделился с Тотемом и сказал:

– У нас тут ни у кого нет родителей. Вот поэтому мы все здесь.

– У кого это – у вас?

– Ну у нас, которые из рабочих. Ты чё, тупой?

– Это, наверное, очень грустно. Рождество без… ну, то есть, я хочу сказать, грустно, когда нет семьи.

– У меня-то есть она, семья. Приёмная, так они это называют. Но им до меня большого дела нет.

«Как и моему отцу – до меня», – чуть было не сказал Магнус, но сдержался. Даже жадный и не самый заботливый отец – это всё-таки отец, ведь у некоторых нет и такого.

– А твои… ну… твои настоящие родители. Ты их не знал?

– Не хочу про это говорить.

Антон нахмурился. Несколько секунд мальчики сидели молча и только смотрели на пламя свечи, дрожащее на сквозняке. Первым тишину нарушил Плевок. Он нагнулся к Магнусу и спросил почти шёпотом:

– Эти больные из травмпункта, ну, с эпидемией… Тебе не кажется, что всё это очень странно?

– Что странно? – решил уточнить Магнус.