Маяк

Гарри помнил, как долго лежал в кровати и слушал заунывное пение ветра в закоулках маяка, не было ни одной щелочки для ветра, ни одной незнакомой щелочки, с каждой поздоровался, с каждой связана песнь ночи. И Гарри прислушивался к такому пению, дабы понять, что же происходило снаружи. Ему казалось, Арни где-то рядом.

Гарри не помнил, как уснул, но его разбудил шорох. Как странно. Один-единственный шорох. Понятно, в комнате, где мужчины почивали, было много разных звуков, но один выделялся, бил по перепонкам чужеродностью, безжизненностью для слуха человеческого. И дрожь пробегала по коже Гарри. Он осматривался: темно. Пока глаза привыкали к неестественной темноте, в голове ворочались мысли и наседали на него, давили, давили. Он приподнялся на локтях, и взгляд тотчас зацепился за силуэт у распахнутой двери. В прямоугольнике лунного света человек казался каким-то размытым пятном на листе бумаги. Ребёнок пролил воду на только что выведенный рисунок. Именно такое сравнение пришло в голову Гарри. Он еще раз осмотрелся: рядом посапывали Морской, Петров, матрос Матвей и Фридкин, у стены. Гарри встал с кровати. Человек стоял к нему спиной. Не шевелился. Когда Гарри шагнул к нему, он повернулся. Лица видно не было, но смотритель тут же понял, кто перед ним.