Маяк в Борсхане

Высоков погрузился в расчеты, а командир связался с Базой:

— Первый, я двенадцатый, падение давления в системе смазки второго двигателя, двигатель отключен, жду указаний… Первый, я двенадцатый, падение давления в системе смазки второго двигателя, двигатель отключен, жду указаний…

— Двенадцатый, вас понял, ждите указаний, — после второго вызова отозвался руководитель полетов.

— Командир, расклад такой: скорость снижается до пятисот километров, время в пути увеличивается до двенадцати часов, расход топлива возрастает на двадцать пять процентов, — озабоченно доложил Высоков. — Имеющегося запаса хватит на пять тысяч километров. До Базы шесть тысяч сто пятьдесят. По прямой.

— Я понял, — мрачно кивнул Симаков. И тут же превратился в слух — на связь вышел руководитель полетов.

— Рассчитайте измененные параметры движения. Особенно — расход топлива.

— Расчеты произведены. Топлива не зватит. Реальное плечо четыре тысячи километров. Дозаправка в воздухе проблематична из-за пониженной курсовой устойчивости. Необходима посадка.

— Вопрос требует проработки. Ждите.

В кабине наступила напряженная тишина.

— Похоже, дело пахнет керосином, — сказал Ильченко.

Симаков вздохнул.

— Где они возьмут аэродром с трехкилометровой полосой? Может, на какой-то из военных баз НАТО такой и есть, но к врагу мы ведь не пойдем. А в братских странах таких полос нет.

Командир вздохнул еще раз.

— А что там может быть, а, Петя?

Бортинженер пожал плечами.

— Может, вышел из строя масляный насос. Может, прохудился трубопровод. Может, засорились фильтры. Да мало ли что еще… Машине сорок лет. Людей в этом возрасте списывают с летной работы…

Он осекся. Симаков крякнул. Ему недавно исполнилось сорок два, и он каждый день ждал предписания об увольнении.

Дальний разведчик с омертвевшим двигателем, дергаясь и рыская по курсу, летел в никуда. Экипаж находился в прострации. Все ждали указаний с Базы, которые чудесным образом выправят положение. И они последовали.

— Условия для посадки по маршруту следования отсутствуют, — бесстрастно, как автомат, произнес руководитель полетов. — Постарайтесь своими силами устранить неисправность.

И другим, уже человеческим голосом добавил:

— Держитесь, ребята! Удачи!

— Я так и знал! — в сердцах сказал Симаков. — Ну ладно, Петя, тогда действуй. Твой выход!

За 12 дней до дня «Ч».

Джунгли Борсханы. Поселок племени нгвама

Один день я пролежал пластом. Кожа на груди опухла и сильно болела, температура поднялась под сорок. Бегиме отпаивала меня бульоном с кусками белого, похожего на куриное, мяса. Девушки, как всегда, окружали мою постель, они приносили душистые травяные отвары и какие-то истолченные в порошок горькие корни. Как ни странно, первобытные снадобья помогли. На второй день боль стала уходить, а силы — прибавляться, на третий Большой Бобон вновь важно разгуливал по поселку. Только теперь я не мог снимать рубашку: увидев изображение Макумбы, нгвама испуганно разбегались либо закрывали руками глаза и с криком падали ниц.

У Бегиме было зеркальце, и она тайком дала мне посмотреть на татуировку.

Да-а-а, страшная рожа! Как жить с ней в Большом мире? Впрочем, в него еще надо вернуться… Потому что жизненная перспектива оставалась туманной — отведенные мне десять лун истекают. И что тогда? Неужели меня и вправду съедят? Да нет, не может быть! Они ведь неплохие и незлобивые люди. К тому же, теперь меня узнали поближе и даже зауважали, вдобавок я прошел все испытания и полностью очистился… Нет, не должны!

Но этот успокаивающий вывод я делал исходя из наших представлений о нравственности и нашей логики. А если отбросить шелуху ценностей цивилизованного общества, то вырисовывалась вовсе не столь благополучная картина.

Сожрут, сто процентов сожрут! И не потому, что аборигены такие плохие и злобные, нет. Просто между умерщвлением животного и человека они практически никакой грани не проводят. А если и проводят, то отнюдь не в пользу последнего: по их представлениям, мой глаз придаст охотнику неимоверную зоркость и меткость, мозг — ум и хитрость, а сердце с прочим ливером — храбрость и здоровье… А очищение, уважение и вся остальная лабуда для них ровно ничего не значит!

Вестей от Юджина не было, и я после нескольких безуспешных попыток сам соединился с моим другом.

— Здравствуй, дружище! — бодрый голос американского резидента вселил в меня уверенность. И не зря!

— У меня для тебя есть хорошие новости…

Я весь превратился в слух.

— На твое счастье, наш авианосец находится неподалеку и сейчас огибает Африку. Через два дня, в полдень, он проведет небольшие учения, пошумит над твоим племенем. Надеюсь, это станет наглядным подтверждением твоей силы!

— Спасибо, Юджин. Даже не знаю, как тебя благодарить…

Он хрипло рассмеялся.

— Баш на баш, мы в расчете. Хотя ты можешь, наконец, сказать мне — что я наболтал тогда в Берлине? Этот вопрос мучит меня много лет…

— Ничего, — как можно искренней сказал я. — Я же вколол тебе антидот. А обстановка не располагала к расспросам.