Маяковский без глянца

Александр Вильямович Февральский:

Маяковский умел слушать собеседника. Поэтому он схватывал его мысль не приблизительно, а по существу, и отвечал ему точно. И в личной беседе с Маяковским, и в его выступлениях с эстрады ощущалось, как сильная воля поэта управляет его темпераментом.

Гуго Гупперт:

Но тот, кто ожидал, что и в личном общении сила Маяковского выльется в такое же громыхание, тот плохо представлял себе сущность этой силы. Меня поразила и очаровала неописуемая предупредительность, теплота, почти «уютность» Маяковского в частной жизни, сердечная простота и глубокая чуткость в обращении с собеседником. Он покорял этим редчайшим качеством – ласковостью сильного человека. Тут сказались его человечность, его ум. Тонкой, смягчающей иронией одевал он свои излюбленные веселые гиперболы, охотно прибегая к ним и в разговоре. Никогда раньше мне не приходилось встречаться с человеком, который мог так заразительно действовать на окружающих. Его манера говорить, его пытливый взгляд, его умная улыбка – все вызывало у собеседника тысячи выдумок, мыслей. Я чувствовал, что нахожусь в магнитном поле его ощутимой мозговой работы. Меня не покидало впечатление, что он, поэт с неожиданно разветвляющимися образными ассоциациями, опирается на реальные знания, которые никогда не выставляет самодовольно напоказ. Он не был «цитатчиком», редко ссылался на прочитанные книги или на известные авторитеты в искусстве и в науке. Но при этом чувствовалась его осведомленность в этих вопросах. Во всем его существе, если можно так сказать, светился его тонкий и точный, насыщенный знаниями ум. И какая необычайная изобретательность была в нем! Как он умел подойти к каждому явлению, открыть в нем новые, неожиданные стороны – и все это без насилия, без коверкания реальных представлений, без умничанья. По всей Москве ходили фразы и остроты, настоящие словесные жемчужины, подхваченные кем-нибудь у Маяковского.

Вадим Габриэлевич Шершеневич:

Маяковский любил острить. Вне острот его не существовало. Он мог прервать самый серьезный спор и беседу для остроты. Острил он плакатно и подчас грубовато.

Лили Юрьевна Брик:

Маяковский был остроумен и блестящ, как никто, но никогда не был «собеседником» и на улице или природе, идя рядом с вами, молчал иногда часами.

Василий Васильевич Каменский:

Нас долго забавляло то, что Маяковский, не рисуя, как-то не умел слушать ни чтецов, ни певцов, ни музыкантов.

Если даже его заставали врасплох и у него в этот момент не оказывалось альбома или листка бумаги, он вынимал из кармана носовой платок, клал на колено и рисовал.

И тогда внимательно слушал, все время шевеля губами.

И сам же говорил:

– Не могу я просто сидеть да слушать, обязательно рисовать хочется, а то как-то стыдно, что ли… Люди читают, поют, играют, а я ничего не делаю.

Лили Юрьевна Брик. В записи Григория Израилевича Полякова:

Очень большая субъективность в подходе и оценке окружающего. В людях замечал только то, что его так или иначе поражало или заинтересовывало. Мог при этом заметить какую-нибудь мелкую деталь, не замечая всех остальных особенностей человека. Был очень наблюдателен, но наблюдательность часто носила очень субъективный характер. Поэтому часто ошибался в людях. Что-нибудь случившееся передавал также очень субъективно. Трудно представить себе М., например, как бытописателя.

Павел Ильич Лавут:

Когда Маяковский в Москве составлял текст афиши, я удивился: «Почему вы намечаете программу и за Асеева?» Он ухмыльнулся:

– Я лучше знаю, что ему нужно читать.

Василий Васильевич Каменский:

Память у него была феноменальная. В этом отношении он не знал себе равных.

В любой момент и где угодно, на извозчике, в трамвае, на улице, за обедом, за игрой в карты, в гостях, на лестницах, в лифтах – всюду он читал все новые, только что появившиеся в печати стихи.

Я встретил девушкуС печальными глазами,С глазами, как ее вуаль.И скоро мы под небесами

Постигли трепетную даль.

Бурлюк спрашивал:

– Это откуда? Чьи?

Маяковский снисходительно улыбался:

– А чорт его знает. Стихи помню, а фамилия какая-то гнусавая – вроде Бальмонто или Монте-Карло.

Конечно, он прекрасно помнил фамилию автора этих стихов. Он без труда запоминал не только нужные ему факты, но и случайно попавшиеся номера телефонов, газетные объявления, адреса каких-то торговых фирм. Стихов же он помнил множество. Цитировать предпочитал вещи из нашего поэтического арсенала.

Давид Давидович Бурлюк: