Маяковский. Трагедия-буфф в шести действиях

А где-то глухие часыНа башне высокой завыли.Все ушли, как голодные псы,И биржу труда закрыли.Улица так и гудит.А вечер над крышами гордый.Мы с Фенькой пошли бродитьОт нечего делать по городу.В карманах у нас ни боба.Ей шамать охота с похмелья.А там на панелях гульба —Растратчикам пир и веселье…

Водят дамы собак на цепке,И собаки, как дамы, толсты,И парень в новенькой кепкеПокупает девчонке цветы.А Фенька моя пьяна…Я чую, что девка тает.Для других пахнет весна,А для нас она воняет.<…>Закусила Фенька губу.Отодвинулась. Стало ей тесно,И зовет ее на гульбу

Отдаленная пьяная песня.Я за нею в потемки пошел,Проводил ее до бульвара.Будто просо в дырявый мешок,В нем насыпаны пьяные шмары.Покупают их мясо за деньгиЛюди, гнилые, как пни.И голодная добрая ФенькаПотеряет хорошие дни…И такая жальба за подругу,Ее глаз мне стало жаль.Я за пазуху сунул руку,

Но не нашел ножа.Давеча продал я ножик —Хлеба купил, папирос…Оглянулся… пропал прохожийИ Феньку с собою увез.А где-то гремящие трубыЗапели на сто голосов,Как будто вошли лесорубыВ чубатые чащи лесов.А в тумане пегом и диком,Где глохнет ветровый свист,Стоит Петька Великий,

 Безработный кавалерист.

Равич в сопроводительном письме написал, что «всё в стихе — правда», но ему не 30, а чуть за 20 (он родился в 1908 году). Маяковский дал совет в «ЛЕФ» стихов больше не слать, «врабатываться в газету», избавляться от лирических штампов — и объяснил: «Гонорар высылаем маленький. Но такой же маленький получают и все сотрудники «Нового ЛЕФа».

Об остальном сам Равич рассказал в мемуарах с претенциозным названием «Полпред поэзии большевизма». В 1928 году Равич был студентом Ленинградского пединститута им. Герцена, жил в общаге (родился в Елисаветграде), о голоде и безработице знал не понаслышке. Стихотворение, посланное Маяковскому, не было, конечно, «первым» — но первым большим, сюжетным. Для начала Равич понес его в «Звезду», где его отверг некий «маститый поэт», сказав, что вещь талантливая, но тема скользкая. Стихами в «Звезде» заведовал на тот момент Николай Тихонов, и такой ответ вполне в его духе. А Маяковский через два месяца напечатал. И ближайшей зимой Равич отправился в Москву — лично встретиться с Маяковским он, конечно, не надеялся, но мало ли. Кроме того, в «Комсомолке» стихами тогда заведовал Джек Алтаузен, Равич его шапочно знал и хотел показать новые стихи. Алтаузен рассказал Маяковскому, что вот, мол, приехал ваш Равич, — и передал приглашение зайти: Лубянский проезд, 3, квартира 12.

Равич изумился, но пошел.

«В небольшой комнате сидал сам Маяковский в нижней белой рубахе. Он читал газету. Обстановку не помню, но книг было немного, в комнате было темновато.

Хозяин спросил, что мне нужно, и опять уткнулся в газету. Я сказал, что, мол, я приглашен им самим к нему в гости. Он осмотрел меня с ног до головы. Взгляд его, помню, был угрюм и неприветлив. Молчал он почти целую минуту, потом налил в стопку не то нарзан, не то боржом. Мне надоело стоять, думал уйти. Маяковский оторвал глаза от пузырьков и спросил, зачем я пришел.

— Фамилия?

Так спрашивает судья или милиционер.

Я ответил.

— Ах вот оно что! Равич. Почему вы не раздеваетесь? Надо всегда сразу говорить фамилию, а вы молчите. Хотите нарзану, есть хотите?

Голос его стал приветливым. Он зажег лампу на столе.

Все время я смотрел на него и пришел к выводу, что он похож на кузнеца после работы. Вдруг, совсем неожиданно, хозяин встал у стола и тихим голосом, звучащим громко, прочитал из моего стихотворения: «Стоит Петька Великий, безработный кавалерист»

— Это удачно, это хорошо сделано, прочитайте что-нибудь».