А карту он обязан был показать полковнику Бергу: тот велел. И еще он хотел показать карту гестаповцам: после очной ставки с разведчиком он чувствовал себя оплеванным — ему явно не верили. Покажет карту — поверят.
— Ну, хорошо, — сказала Аня, — если ты считаешь, что надо идти сейчас, пошли, я готова.
— Погоди, — сказал Муха, — я тебе приготовил поесть.
— Спасибо, — улыбнулась Аня, — а то я голодная как волк.
Муха вышел в сени и вернулся с тарелкой, в которой лежала вареная картошка, желтая крупная соль и молодой, видно, прямо с грядки, зеленый лук.
— Ой, спасибо, — сказала Аня, — красота какая...
— Погоди, — сказал Муха, — я тебе еще кринку простокваши приготовил.
— Спасибо, Андрюша, только я ее не люблю.
— Это почему? Самое вкусное, что есть, — простокваша.
— Я ее не могу... Меня в детстве мать напугала. Сказала, что в нее лягушек кладут — для холода. С тех пор не могу.
— Вот женщины, — сказал Муха, — а еще туда же: воевать... Ну, лопай как следует. А завтра я молочка тебе раздобуду. У них тут молочко жирное, хорошее молочко.
Через десять минут они вышли из дома.
— Слушай, Ань, — спросил Муха, — а какое у нас задание теперь будет, не знаешь?
— Знаю, — ответила Аня, — задание специальное, особой важности, детали тебе Вихрь объяснит. Только не сердись, ладно! Я ж тебя не спрашиваю о твоих связях и явках. Придет Вихрь — с ним разберетесь.
— Да я не сержусь, что ты... Он длинный такой, Вихрь, да? Глаза голубые-голубые?
Аня оглянулась. По дороге следом за ними ехала девочка на велосипеде. Больше никого не было. Аня оглянулась еще раз: велосипед показался ей знакомым — точно такой же, как у мальчишки, что приехал за парнем в крагах.
— Тут велосипедов много? — спросила Аня.
— В каждом доме. А что?
— Ничего. Интересуюсь на всякий случай.
И они свернули в лес.
Старый рынок
«Липа, — подумал Вихрь, — это липа, они меня берут на пушку. Это их человек. Они хотят меня пощупать еще раз: стану кричать «Беги!» или подойду к нему. Точно. Дурачки. Они ж мне так помогают. Сами себя убеждают в моей им преданности. Стоп. А что, если это случайное совпадение? Погубят парня, зазря погубят. Вряд ли. Это не случайность. Это не может быть случайностью — слишком точно все сыграно».
Он медленно шел следом за парнем, который ходил мимо остальных торговцев — пять шагов вперед, пять назад.
— У вас нет хорошего корма для индеек? — склонившись к человеку в вельветовой куртке, спросил Вихрь.
Тот быстро обернулся, мгновение разглядывал Вихря и слепца, стоявшего за спиной, а потом ответил, словно выдавливая из себя слова:
— Теперь корма для индеек крайне дороги... Видимо, вы имеете в виду индюшат...
И первым протянул руку Вихрю. Вихрь пожал протянутую ему руку.
«Это уже становится глупо. Видимо, он поведет меня на явку, — думал Вихрь. — Бежать с дороги? Нельзя. Если будет облава на рынке, у меня девяносто шансов из ста. Сейчас бежать с дороги — один из ста. А если других больше не представится? Если облавы не будет? Если... Тысяча если... Тысяча проклятых если...»
Все это пронеслось у него в голове, когда он, обернувшись, сказал слепцу:
— Знакомься, это наш друг.
А после они шли по улице Святого Павла, повернули к Ягеллонскому университету, вышли на Планты — кольцо тополей, окружающее старый город, — и двинулись по трамвайным путям к Висле.
Народу было немного. На скамейках сидели женщины с детьми. Лица у детей были землистые, кожа возле висков морщинистая, старческая. Дети войны: они не бегали наперегонки друг за другом, не кричали, играя, не рылись с лопатками на газонах. Они сидели возле женщин тихо: ручки сложены на коленях, колени громадные, раздутые, а ножки тоненькие, как спички.
«Здесь все простреливается. Они меня возьмут здесь, — думал Вихрь, — нет смысла. Зазря гибнуть легче легкого».
— Спотыкайся немножко, — шепнул он слепцу, когда парень в вельветке отвернулся.
Слепой кивнул головой, но продолжал идти, как зрячий, широко выбрасывая ноги и ступая уверенно, будто солдат на параде.
Возле высокого дома, рядом с гостиницей, вельветовый парень остановился, посмотрел на белую табличку, где были обозначены номера квартир, чуть заметно кивнул головой и отворил дверь. Вихрь и слепой вошли в подъезд следом.
Около пятой квартиры на третьем этаже они остановились. Вельветовый парень долго прислушивался, потом замер, приложившись ухом к замочной скважине, и ловко, одним поворотом, отпер дверь.
В большой комнате, почти совершенно пустой — маленький стол и два кресла, в углу широкая смятая тахта, — возле громадного, чуть не во всю стену, итальянского окна стоял шеф отдела III-A. Он улыбался.
— Простите меня, но в нашей работе приходится порой разыгрывать спектакли.
Вихрь был готов к этому; он сыграл такое изумление, что гестаповцы — сначала шеф, после слепец, прятавший очки в футляр, а потом вельветовый парень — снисходительно рассмеялись.
Вкус шнапса