Макорин жених

Из-под мотовоза сначала показались ноги в испачканных мазутом валенках, затем засаленный ватник и потом огромная шапка-ушанка. Лица не разобрать, потому что оно все чернехонько, только глаза сверкают, как у негра. По росту определил: подросток, может быть, даже мальчик.

— Как дела, молодой человек?

— Не спрашивайте, дела наши скучные. А вы из леспромхоза или как?

— Приехал на работу.

— К нам?

— К вам.

— Уж не механик ли?

— Конечно, не архиерей…

— Вот и ладно! Может, и пойдут у нас дела, — воскликнул мальчик в ватнике.

Юра развел руками.

— Они у вас и так идут. Начальник говорит, справляетесь…

— Вы серьезно?

— Нет, смешу.

Мальчик бросил на пол гаечный ключ.

— У нас вечно так. Мотовозы стоят, ничего поделать не можем, просим дать настоящего механика, а нам говорят: «Сами делайте, как умеете».

Скорбная рожица, вымазанная маслом и копотью, была уморительна. Юра засмеялся, ухватив мальчугана за нос.

— А ты не настоящий, что ли, механик? Иди-ка умойся…

Мальчик резко отстранился.

— Вы рукам воли не давайте.

— Ого! Да ты занозистый…

Мальчик ничего не ответил, занялся мотовозом.

4

Разыскать завхоза удалось только в сумерках. Он отвел Юру в барак, где жили вербованные, приехавшие из разных мест страны. Обстановка в бараке поразила. Там царили грязь и холод. Завхоз указал место на голых нарах. Новичок положил на них свои пожитки.

— А квартирка-то так себе, — сказал он.

Завхоз равнодушно ответил:

— Не в городе, в лесу.

— Оно конечно, как в лесу без грязи…

Завхоз измерил юношу взглядом с головы до ног и, не ответив, вышел. Новый жилец сел на нары, поежился от холода. Что ж, молодой человек, располагайся, начинается новая жизнь…

Под вечер в барак стали собираться лесорубы. Красные от мороза, закуржевелые, они, не торопясь, раздевались, изредка перебрасываясь скупыми словами. На нового жильца не обращали внимания. Только сосед по нарам, устилая свое гнездо, сказал:

— Нашего полку прибыло…

— Прибыло, — в тон ему ответил новичок.

Лесорубы затопили печи, обложили их по бокам мерзлыми валенками. На веревках развесили для просушки одежду. Когда печки раскалились, от валенок и одежды повалил пар. Коптилки без стекол бессильно пытались перебороть расползавшийся по бараку туман. Но силенки у них не хватало. Колышущиеся язычки их пламени бессильно мерцали, окруженные радужными венками. Резкий запах прелого войлока щекотал в носу. Новосел чихнул.

— Здоровеньки бывайте, — не без насмешки произнес сосед и, помолчав, спросил:

— Откуда приехал-то?

Новосел сказал.

— После срока?

— Что это? — не понял Юра.

— Зеленый, значит?

— Пожалуй, верно, что зеленый, — усмехнулся новичок.

— Ну, ничего, обкатаешься… Как звать-то тебя?

— Юрой, — односложно ответил новый жилец.

В бараке становилось все теплее и теплее. Те, кто помещался ближе к печкам, стали снимать верхнюю одежду. Воздух сгущался. Табачный дым, перемешанный с паром и сдобренный гарью от подпаленных валенок, висел над нарами тяжелой пеленой. Юра не мог выдержать, приоткрыл входную дверь. С клубками морозного пара хлынул чистый воздух.

— Эй! Что ты делаешь! Закрой сейчас же, — раздались возмущенные голоса. Пришлось закрыть дверь.

— Ты, приятель, не шали. Тут ты не в своей горнице…

Из-за печки к Юре тянулся огромный кулачище, покрытый татуировкой. Он принадлежал кудлатому молодцу, лежавшему на топчане между печкой и стеной. Там, видать, было невыносимо жарко, и парнище разделся догола, его мускулистое тело лоснилось от пота.

— Испечешься тут, забрался в пекло, — покачал головой Юра.

— Не горюй. Лучше маленький Ташкент, чем большая Колыма, — сострил запечный жилец.

За столом, протянувшимся вдоль барака, расположилась компания картежников. На кону лежала груда измятых рублевок. Засаленные карты сочно шлепали по столешнице. Лысоголовый толстяк с розовыми ушами, сладостно зажмурясь, медленно-медленно тянул одну карту из-за другой, а сзади наблюдали болельщики, затаив дыхание, впиваясь глазами в кромку карты.

— Четыре сбоку. Ваших нет!

Лысый толстяк небрежным жестом откинул карты и загреб деньги.

— Садись, сдадим, — подмигнул он Юре.

— Не заработал еще, ставить нечего…

— Подождем, когда заработаешь, нам не к спеху.

Юра лег на нары, закрыл лицо полой пальто. В голове трещало, наверно, от дыму и от непривычной жары. Юра поймал себя на мысли, что все это, может быть, сон. Еще вчера он и представить не мог, что в такой обстановке живут люди. Ни в городе, ни в деревнях ему не приходилось встречать ничего похожего. Но это, увы, не было сном. Даже сквозь полу пальто слышалось шлепанье карт о столешницу, взрывы хохота, возгласы восторга, обильно сдабриваемые матерщиной. А все это старался перекрыть густой храп соседа по нарам. Юра почувствовал себя страшно одиноким.

5