Макрохристианский мир в эпоху глобализации

Конечно, важным сдерживающим фактором поведения нации в глобальной среде есть также и внешний фактор — т. наз, глобальный контекст, который, как институции и культура, может оказаться критическим в этом понимании. Он играет свою роль и как такой, что противостоит этим попыткам; и как «поле битвы», где экспансивная нация наталкивается на сопротивление; и как «поощряющий», стимулирующий к доминированию; и как выполняющий «воспитательную функцию»; и как предлагающий (навязывающий) свои «сдерживающие институции» и культуру.

Но в условиях, когда фрагментируемые нации уже сами являются «носителями» этого глобального контекста, то есть принимают на себя лидерство в формировании мировой идеологии, как это происходит с американской нацией — он мало срабатывает. В данном случае этот глобальный контекст объективно превращается в дополнительный фактор усиления ее собственной фрагментированности, ведь происходит последующая перманентная реструктуризация нации за счет перераспределения потоков иммиграции. И, соответственно, реакция на него имеет своим истоком особенную национальную ментальность: с одной стороны — усиление привлекательности страны именно благодаря ее доминированию, а с другой, как следствие — микса разнообразных культур и «традиционных институций», что приводит к «раздвоению» стремления — к единству и фрагментации одновременно.

В действительности, культура и институции не так уж далеко расходятся: со всей определенностью можно допустить, что политическая культура является следствием и концентрированным выражением функционирования институций (втом числе и религиозных). Поэтому трудно дифференцировать уровни влияния как институций, так и политической культуры на поведение общества, а следовательно, и на внешнюю или внутреннюю политику страны, однако можно проследить закономерности, которые отражают это влияние.

Как это ни парадоксально, в случае со США, с их «поликультурностью», выделить эти факторы, и даже определить влияние каждого из них — упрощенное задание: и именно потому, что общего культурного наследия для этой фрагментированной нации не существует, что отсутствуют «исторические» институции, а вместо этого существуют искусственно созданные институции на основе единой, абстрактной идеи, которая предшествовала объективному протеканию этих процессов и предопределяла их русло.

Особенное значение приобретает то, что формирование нации здесь происходило преимущественно не на основе присоединения территорий, это подрывало базу классической формы стремления к фрагментации. Поэтому здесь фрагментация базируется на иных основаниях — этнической общинности, которая формируется по этническим и культурно–институциональным признакам. Добровольный характер иммиграции и попытки ассимиляции этносов в США предусматривают гомогенизацию нации, но в действительности «плавильный котел» (базированный на маргинальных индивидуализме и гедонизме) при условии свободы выбора — это всего лишь миф, который старательно поддерживается официальной пропагандой.

Для того чтобы разобраться в этом сложном и противоречивом клубке проблем, необходимо обратиться к генезису Североамериканской цивилизации, к рассмотрению изначального социокультурного состояния английских колонистов, основавших первые поселения на Атлантическом побережье, ибо, как писал А. де Токвиль, «не существует ни одного принципа, ни одной привычки, ни одного закона — я бы даже сказал: ни одного события. — которые нельзя было бы без труда объяснить, зная начальную стадию становления этого общества»446

. К тому же, как отметил М. Лернер, «дух нации, как и дух отдельного человека, в большой степени складывается из воспоминаний»447. А Соединенные Штаты, при всей непродолжительности их истории, тщательно хранят память о своем прошлом, не переставая гордиться своими отцами–основателями и плодами их деятельности: Конституцией и самой архитектоникой Североамериканского союза.

Ментальность ранних американских колонистов, которая определялась пуританской этикой и отвоеванным правом на собственную точку зрения, принято считать базовой для американской нации. Это англосаксонская, северо–, западноевропейская культура, которая была модифицирована условиями — природой, неограниченностью территорий и социальным, этническим и экономическим разнообразием населения — благодаря им она приобретала новые черты. С завоеванием страной независимости для нее стал характерным «дух первопроходца», поскольку богатство можно было создавать, не отбирая его у других (не считая, конечно, захваченных у индейцев земель) при условии достаточной экспансивности и мобильности.