Малая

Лона открыла ему дверь, и, развернувшись, ушла к плите. В ее квартире-студии очень вкусно пахло, и Разумовский вдруг осознал, насколько голоден. Он снял туфли, и, взглянув на свои тапки, отправился к кухонному столу так. Достала ли Малая их для него или, как когда-то, для воздыхателя вхожего в дом — не известно, а чувство ревности и брезгливости вдруг затмило хорошее расположение духа.

Вадик поставил бутылки на стол и отправился в ванную мыть руки, а там, недолго думая, забрался в душ. Вытираясь потом ее полотенцем, с удовольствие вдыхал приятный запах. Малая очень любила всякие женские штучки — гели, лосьоны и прочую лабуду. Не один десяток тары с этим добром стоял по всему периметру, куда ни глянь.

Натянув джинсы на голое тело, вышел. Лонка, сидя на табурете, болтала одной ножкой и ковырялась в телефоне. Увидев его, поднялась.

— Ты голодный? — тут же отошла к плите.

— Да. — Усаживаясь за стол, посмотрел на нее сзади. По большому счету ей не хватало немного округлости форм. Слишком худая. И мелкая. О таких говорят: «Маленькая собачка — всегда щенок». Но это дело поправимое. Можно откормить немного.

Наблюдая за тем, как она потянулась к верхней полке, непроизвольно встал и подошел к ней, помог достать бокалы. Если бы она не убрала волосы в хвост после душа и не открыла свою шейку… и не вздрогнула а потом замерла, ощутив его близость, может и поужинали бы нормально… Не выдержал.

…

Кушать сели часа через полтора. Малая заметно тушевалась, чем вызывала у него невольную ухмылку. Да, девочка, так тоже можно, не надо краснеть. Миссионерские позы с небольшими вариациями теперь в прошлом.

Вадим, утолив первый голод, откупорил бутылки и налил. План разговорить Илку никуда не исчез.

— Ты платье выбрала?

— Нет. Я не поеду никуда. — Буркнула себе под нос.

— Лон, хватит блажить. Если Марк промолчал — значит на то были причины. Прими это как факт и перестань ерепениться.

Она насупилась, но ничего не ответила. Внезапно ее телефон, лежавший на столе, оповестил о сообщении. У Разумовского неприятно екнуло в груди. Это кто, бл@ в такое время ей смс-ки строчит?! Илона мельком глянула, а потом вдруг взяла айфон в руки. Прочитала, встала и окинула озадаченным взглядом свою квартиру. Уединиться для разговора ей было негде, а потому, не говоря ни слова, вышла на балкон где кому-то позвонила. Вадик скрипнул зубами.

Совершенно не стесняясь, пошел за ней и прислонился плечом к дверному косяку, слушая.

— Нет, не сплю. Нет, нет. Саш, это наши с братом разборки, не обращай внимания. Понимаю. Спроси у него: а если я выйду замуж и не скажу ему об этом, он тоже не будет обижаться? Хотя да. Плохой пример. Ему будет все равно. Только под ногами мешала всегда. Не выдумываю. — Илка говорила напряженно, а потом тон резко изменился. — Отдай ей трубку! Я не буду с тобой разговаривать! Никто меня не кусал! Это ты всегда относился ко мне как к назойливой мухе! — Сделала паузу. — Свой приказной тон засунь себе в жопу, понял?! — после чего сбросила вызов. Повернулась к Вадиму. — Ты хоть бы вид сделал, что не подслушиваешь.

Прошла мимо него и только села на табурет, как телефон в ее руке зазвенел.

— Марк! Отста..! Да, Саш. Я вообще не понимаю, почему его так разобрало вдруг. На венчании свет клином сошелся?! Ой, извини, туплю на ровном месте. Это потому, что я его нахрен раньше не посылала никогда! А он этим, пусть и завуалированно, занимался годами! Да и не только он! — Илона бросила быстрый взгляд в сторону Разумовского. — А? Да.

Вадик молча проглотил услышанное. Что можно сказать на чистую правду? На душе стало неприятно. После ее слов вдруг стало не важно, что именно спровоцировало срыв. Он случился. Теперь надо было думать, как быть с этим дальше. У каждого человека есть свой предел терпения. У Малой он остался позади.

— Хорошо. Да. Я буду. Тем более, что мне надо… короче тебя хочу увидеть. Нет, вот только не… нет. Я с ним мириться не собираюсь. Да. Да. Я обещаю. Иди, успокой Бонапарта своего. Чего ржешь? Что напомнила? Ладно. Расскажешь завтра. Пока. Ага. Да.

Лона отложила телефон и задумалась. Вадим подошел, взял за руку и потянул на себя. Обнял.

— Колючка, как думаешь, мы можем начать все заново?

— Какая еще колючка?! — возмутилась в ответ.

— Хорошо. Заноза.

— Еще лучше!

Разумовский прижал ее голову к своей груди и замер. Ничего, пройдет время и он ее отогреет. Будет такой же лапочкой, как раньше. И блины по утрам.

Память вернула в прошлое.

Он редко оставался у нее. Даже когда приезжал на неделю и виделся с ней еженочно. Старался уходить. Утром все было гораздо сложнее: и говорить и в глаза смотреть… знал, что по-скотски поступает, но видеть ее тоскливо-вопрошающий взгляд не было сил. Да и надежды давать не хотел. Жалел…

А как-то прилетел поздно. Грубо говоря, проездом, на пару суток всего домой завернул. Уставший был как собака. Проснулся утром, а она блинчики жарит. И так ему это почему-то запомнилось, так приятно было. Казалось бы — ерунда, а от воспоминания о том завтраке на душе теплело.