Мальчик глотает Вселенную

– Ну и?..

– Итак, мы покупаем сейчас. Покупаем один раз и большую партию. Спрячем в землю, зароем на год, на два, пускай АФП превратит эту заначку в алмаз.

Лайл поворачивается ко мне и оглядывает с ног до головы.

– Я думаю, тебе нужно прекратить болтаться с Дарреном Дангом, – говорит он.

– Плохой ход, – возражаю я. – Даррен – это наш подход к Бич. Ты будешь подбрасывать меня до дома Даррена, а затем болтать с Бич как ответственный, любящий опекун, и в конце концов она станет доверять тебе достаточно, чтобы продать десять килограммов героина.

– Ты отклоняешься от сути, малыш, – произносит Лайл.

– Я спрашивал Даррена о рыночных ценах. Он говорит, что десять кило героина, проданные даже по текущим ценам в 15 долларов за грамм, дадут выручку 150 тысяч долларов. Оставь эту заначку в покое на год или два, и я гарантирую, что ты получишь продажную цену в 18, 19, 20 долларов за грамм. Приличный дом в Гэпе можно купить за 71 тысячу. Нам хватит на два дома, и еще останется мелочь, чтобы выкопать плавательные бассейны возле обоих.

– А если Титус узнает, что я проворачиваю маленькую операцию на стороне, и пошлет Ивана Кроля, чтобы задать кое-какие вопросы? Что тогда будет?

На это у меня ответа нет. Я продолжаю идти. Пустая жестянка из-под лимонада валяется в водосточном желобе, и я пинаю ее правым ботинком. Она скачет по асфальту посреди улицы.

– Не хочешь это поднять? – спрашивает Лайл.

– Что поднять? – не понимаю я.

– Банку, Илай, гребаную банку, – раздраженно говорит он. – Взгляни вокруг. Заброшенные аттракционы в парке, долбаные обертки из-под чипсов и сраные подгузники валяются повсюду. Когда я был пацаном, эти улицы были чистыми, как стекло. Люди загадили эти улицы. Это место было таким же красивым, как твой драгоценный Гэп. Говорю тебе – вот так это и начинается. Сперва матери и отцы в Дарре начинают выбрасывать использованные подгузники на улицу, а дальше они жгут покрышки возле Сиднейской оперы. Вот так Австралия превращается в дерьмо, с простого пинка банки на середину улицы.

– Думаю, что широко распространенное употребление героина в пригородах – более веская причина разрухи, – предполагаю я.

– Просто подбери банку, умник.

Я поднимаю жестянку.

– Капля в озере, – говорю я.

– Что-что? – переспрашивает Лайл.

– Волновой эффект. Круги по воде. – Я подбрасываю банку в руке. – Что мне с ней делать?

– Брось вон в ту урну, – велит Лайл.

Я кидаю банку в черную урну на обочине, доверху забитую коробками из-под пиццы и пустыми пивными бутылками. Мы идем дальше.

– Какая еще капля в озере? – допытывается Лайл.

Это просто моя жизненная теория. Мы смотрим, как мама с Августом теперь играют в догонялки, мелькая туда-сюда в промежутках между бревнами, огораживающими парк.

– Капля в озере – это мамин папаша, который бросил ее, когда она была ребенком, – говорю я. – Вот начало всех волн в ее жизни. Старикан убрался, оставив бабушку с шестью детьми в обувной коробке в западном пригороде Сиднея. Мама старшая, так что она бросила школу в четырнадцать лет, чтобы найти работу и как-то помочь бабушке оплачивать счета и ставить еду на стол. Затем через два или три года она обозлилась на бабушку, потому что имела мечты, знаешь ли. Она хотела стать адвокатом или кем-то вроде того, помогать детям бедняков западного Сиднея выбраться из того пригорода, Силверуотера. Она ушла из дома и отправилась автостопом через всю Австралию, проехала пустыню Налларбор и добралась до Западного побережья, где устроилась официанткой в гостиницу «Роза и Корона»; и какой-то больной ушлепок приставил ей нож к горлу, когда она ночью возвращалась домой одна после смены, затолкал ее в свою машину и повез куда-то по темному шоссе; и кто знает, что за херню он собирался с ней сделать, но он сбросил скорость из-за каких-то дорожных работ на том шоссе, рядом с дорожной бригадой, которая расширяла дорогу ночью. И вот мама, самая храбрая женщина в мире, просто выпрыгивает из машины на ходу в пятидесяти шагах от дорожников, и ломает правую руку об асфальт, и рассекает ноги; но она достаточно умна, чтобы вскочить и бежать изо всех сил, как бегала, когда была девочкой, которая побеждала в каждом школьном забеге на короткую дистанцию; и она мчится к огням той бригады, а этот больной ублюдок в машине начинает сдавать задним ходом вслед за ней, но мама влетает в передвижную чайную на колесах, где внутри сидят трое рабочих, у которых перекур, и кричит в истерике о том, что случилось; и один парень выскакивает за дверь и видит, как машина того психа с визгом уносится вдаль по шоссе, и этот парень возвращается в чайную и говорит: «Теперь ты в безопасности, ты под защитой»; и этот парень из дорожной бригады – Роберт Белл, мой отец.

Лайл замирает на месте.

– Черт, – говорит он.

– Она никогда не рассказывала тебе об этой капле в озере?

– Нет, Илай. Никогда.

– Ты действительно думаешь, что Титус пришлет за нами Ивана Кроля? – спрашиваю я.

– Бизнес есть бизнес, малыш, – говорит Лайл.

– Это правда – вся та хрень о нем? – продолжаю я.

– Какая хрень?

– Даррен рассказывал мне, что он делает с телами. Это правда?