Мальчик, который пошел в Освенцим вслед за отцом

Фриц ожидал допроса и побоев, но ничего не произошло. Эсэсовцы до сих пор не знали, что с ним делать. Сержант проводил его к главным воротам – еще одной титанической конструкции из гранита с двумя башнями, увенчанными наблюдательными постами с прожекторами и пулеметами. Это был основной вход в арестантскую часть лагеря (ворота, которые он видел раньше, вели к эсэсовским гаражам).

Зайдя на территорию, Фриц с удивлением отметил, что она на редкость небольшая и совсем обычная – более компактная, чем в Моновице, и застроенная рядами одинаковых деревянных бараков, стоящих по обеим сторонам узкого плаца. Сержант скрылся в воротах, приказав Фрицу встать к стене.

Рядом оказалось несколько заключенных; один подошел и стал изучать его гражданскую одежду.

– Ты кто? – спросил он. – За что тебя сюда?

– Меня зовут Фриц Кляйнман. Я из Вены.

Мужчина кивнул и отошел. Через несколько мгновений он вернулся в сопровождении другого заключенного, державшегося как начальник – явно какого-то функционера.

– Ты из Вены, – сказал он. – Я тоже. Но уже много лет тут.

Он оглядел Фрица с головы до ног.

– Место это плохое, но хуже всего оказаться здесь, если ты еврей. Евреям тут не жизнь.

С этими словами мужчина пошел прочь.

Наконец сержант вернулся и, к удивлению Фрица, спросил, нет ли у него освенцимской татуировки. Недавно к ним доставили несколько составов из Освенцима, и они до сих пор разыскивали потерявшихся заключенных.

– Нет, – сказал Фриц.

Он закатал правый рукав.

– Видите, ничего.

Обросшая волосами голова и здоровый вид подтверждали его слова, так что сержант ему поверил. Он передал Фрица под опеку заключенного, который повел его в душевую.

Там ему снова повстречался мужчина из Вены. На этот раз он представился: его звали Йозеф Кель, но все называли его Пепи. Он явно пользовался влиянием; позднее Фриц узнал, что Пепи был главой лагерного Сопротивления. Сразу почувствовав в нем товарища, Фриц наконец рассказал правду. Точнее, ее часть: то, что побывал в Бухенвальде и Освенциме, и историю побега с поезда, до самого ареста. Но не больше. Фриц утверждал, что он политический заключенный. Все надежды на выживание здесь зависели от того, удастся ли ему скрыть свое еврейство.

Уже в третий раз Фриц как новичок оказывался в концентрационном лагере. Он принял душ, у него конфисковали все имущество и одежду. Ощутив, как машинка дерет ему скальп, и увидев, как едва отросшие волосы клочьями падают на пол, он подумал, что вернулся в кошмар уже навсегда.

– Вот так приходится расплачиваться за то, что ты скрывал свой адрес, – сказал гестаповский служащий, записывая его данные. Фриц посмотрел на него с недоумением.

– Это единственная причина, по которой ты здесь.

Служащий махнул головой на сопроводительное письмо от офицера Вермахта, лежавшее на столе. Потом, подняв взгляд на Фрица, добавил:

– Теперь слишком поздно, приятель.

Они что, до сих пор думали, что он шпион? Фриц оказался перед жуткой дилеммой. Если он скажет правду, то лишится последней надежды выпутаться из ситуации. Зрелище гранитного карьера подтверждало все жуткие слухи, ходившие о Маутхаузене. Но если он будет молчать, то, скорее всего, его станут пытать и расстреляют.

Фриц решил, что безопасней всего сознаться, придерживаясь той же самой полуправды, которую он сообщил Пепи Келю. Признав, что сбежал с поезда, следовавшего из Освенцима, он закатал левый рукав и продемонстрировал татуировку.

– Основания для заключения? – спросил служащий.

– Защитный арест, – ответил Фриц. – Немец, ариец, политзаключенный.

Не моргнув глазом, служащий внес Фрица в журнал учета, присвоив ему номер: 130039[462]. Информацию о нем невозможно было проверить, даже если бы гестапо решило этим заняться. Освенцима больше не существовало – 27 января, в тот самый день, когда Фриц сел в военный поезд в Блинденмаркте, в лагерь вступила Красная армия. В Моновице она обнаружила лишь несколько сот полумертвых призраков из госпиталя, большая часть которых недолго прожила после освобождения[463].

Фриц назвал свою кузину Линши – официально арийку, – как ближайшую родственницу и сообщил свой настоящий венский адрес. Насколько он знал от Фредля Вохера, там не жил никто, кому могла угрожать выявившаяся связь с ним. Что касается профессии, он хорошо подумал, прежде чем отвечать. В лагерях он много чему научился, но о чем следовало заявить в первую очередь? В строителях тут, похоже, не нуждались, а любой непрофессионал, естественно, тут же оказывался в карьере. Поэтому Фриц сказал, что является инженером по отоплению[464]. Это было наполовину правдой – он помогал на строительстве нескольких теплоцентралей, а у отца научился тому, что относительно профессии в лагере схитрить довольно легко.

Хотя его побег и не удался, он по крайней мере дал Фрицу возможность немного восстановить здоровье и силы. Он прекрасно понимал, что они станут для него плюсом, который поможет выжить, но еще не представлял себе, насколько весомым. Даже после того, как большую часть своей взрослой жизни Фриц провел в аду на земле, худшее еще ждало его впереди.

* * *