Мальчик во мгле и другие рассказы (сборник)

Он словно покинут был верховым конвоем воспоминаний и теперь страх накатывал на него, как ледяная волна.

Мальчик поворачивался во тьме туда и сюда, освещая факелом бесконечную тропу и обнаруживая то ослепительную паутину, то слепую ящерицу на заросшем папоротником выступе. Никого вокруг не было и слышал он только одно – медленное падение капель да порою шелест плюща.

Затем он вспомнил свой порыв, причину, по которой оказался здесь, вдали от твердыни; вспомнил бесконечные ритуалы своего исконного дома, вспомнил гнев и решимость отринуть священные законы семьи своей и царства, и притопнул ногой по земле, ибо, несмотря на все это, напуган был содеянным и напуган ночью; и Мальчик побежал, и ноги его гулко били о камни, пока он не выскочил на огромный простор открытой земли, где лишь несколько деревьев раскидывали, словно в отчаяньи, сучья, и тогда выскользнула из-за плотных туч луна, и впереди Мальчик увидел реку.

Река! Что еще за река? Нет, верно – была река, огибавшая его дом, но тут что-то совсем иное: широкий, медлительный поток без деревьев по берегам, без отличительных черт, неторопливо текущая, хмурая вода с мрачно сияющим на спине ее светом луны.

При виде реки Мальчик поневоле остановил бег и, пока стоял, ощутил, как за спиною его смыкается тьма, а обернувшись, увидел псов.

Ниоткуда, казалось, явились, сбившись в стаю, эти гончие псы. В жизни своей не видел Мальчик такого их множества. Были, конечно, пожиратели падали, пробегавшие время от времени по коридорам его дома, прижимаясь к стенам, скаля клыки – промельк теней – взвизг, возня в темноте – и снова молчание. Но тут чудилось что-то совсем иное: эти псы были частью и дня, и ночи, уверенные в себе, высоко державшие узкие, серые головы. Гончие, возникшие неизвестно откуда, – они жили в заброшенных залах и ложились все вместе, единым пятном тьмы – или в слепящий полдень устилали каменные полы разрушенных монастырей – плотно, как осенние листья.

Сойдясь под ущербной луной, псы, не касаясь Мальчика, все же, казалось, оттесняли его на восток, к берегу огромной реки.

Дыхание их было глубоко и свирепо, однако прямой угрозы в нем не ощущалось. Никто из этой песьей орды ни разу и на миг не притронулся к Мальчику, и, тем не менее, он шаг за шагом отступал, пока не достиг кромки широкого потока – там, где стоял зачаленным мелкий челнок. Овеваемый со всех сторон дыханием псов, Мальчик вступил в челнок и отвязал трясущимися руками фалинь. Затем, ухватив подобие лодочного шеста, вытолкнул челнок в медлительные воды. Но от псов это его не избавило: попрыгав в реку, они окружили его, так что огромная флотилия собачьих голов закачалась в вылощенной луною воде – уши торчком, клыки посверкивают. Однако страшнее всего были глаза их, отливавшие яркой, ядовитой желтизной, которая не терпит рядом с собой иных красок и, – если цвету можно приписать какой-то нравственный смысл, – свидетельствует о неискоренимой злобе.

Как ни испугался он, как ни изумился, попав в положение столь неприятное, все же, несмотря на присутствие песьей своры, страх, терзавший Мальчика, был бы сильнее, останься он совершенно один. Псы стали его непрошеными попутчиками. Они, в отличие от железа и камня, были живыми, в груди их, как и в груди Мальчика, трепетала жизнь, и он, отталкиваясь шестом от илистого дна, вознес благодарственную молитву.

И все-таки он смертельно устал, и слабость, соединясь с избавлением от одиночества, только что не усыпляла его. Однако глаз Мальчик старался не закрывать и, достигнув противоположного берега, соступил через борт челнока в теплую лунную воду, и псы, развернувшись, поплыли, точно темный ковер, вспять.

Итак, Мальчик остался один, и страхи вернулись бы к нему, не будь он так изнурен. Теперь же он просто вскарабкался по отлогому берегу к сухой земле и там, свернувшись в клубок, мгновенно заснул.

Как долго он спал, Мальчик после и сам не взялся б сказать, но когда он проснулся, день уже был в разгаре, и, приподнявшись на локте, он сразу понял, что все кругом ему чуждо. Этот воздух не был воздухом его земли. Этот был чужим. Мальчик огляделся и ничего знакомого не увидел. Он еще ночью понял, что заблудился, но ныне ощущения его были иными, ибо казалось, что он не просто забрел далеко от дома, но и нечто новое повисло меж ним и солнцем. И дело не в том, не в том, что он лишился чего-то и всей душой желал утраченное вернуть, – нет, что-то ждало его впереди, что-то, с чем встречаться ему не хотелось. Что это могло быть, он ни малейшего представления не имел. Он знал лишь: оно окажется ни на что привычное не похожим. Солнечный свет, падавший Мальчику на лицо, казался горячим и очень сухим. Зрение Мальчика обострилось, как будто пелену сняли с глаз, и запах, ни с какими другими не схожий, начал уже проникать в сознание Мальчика.

Запах не был неприятным сам по себе. Просто к нему примешивалось нечто сладкое, но смутно связанное с угрозой.