Мальчик во мгле и другие рассказы (сборник)

Оставив челнок на отмели, Мальчик повернулся спиной к широкой, вкрадчивой реке и сжал ладони. И быстрым, нервным шагом пошел к низким холмам, лежавшим на горизонте – туда, где стены и кровли перемежались деревьями и ветвями деревьев.

Он шел и видел свидетельства, поначалу едва приметные, того, что земля эта пагубна. Пятна голубовато-серых оттенков то там, то здесь попадались ему на глаза. Они ложились тонкими нитями, похожими на улиточью слизь, поблескивали на камне или на стебле травы, растекались по почве, подобно румянцу.

Вот только румянец этот был серым. Нечто осклизло-влажное переползало туда и сюда по чуждой земле. Устрашающим светом отблескивало оно на темной почве, – а после исчезло и все поменялось местами, ибо румянец стал теперь темным, а ползучая тварь и земля вокруг засветились, как лепрозная кожа.

Мальчик отвернулся от того, чего понять был не в силах: ему хотелось дать взгляду отдохнуть на реке, ибо даже в мертвенном этом потоке чуялось нечто уютное, поскольку поток отошел в прошлое, а прошлое навредить уже не сможет. Да река ничего дурного и не сделала Мальчику. Что же до псов, так и они ему не навредили, хоть и сопели пугающе. Только и было в них жуткого, что глаза.

Солнечный свет создать таких красок не мог. Солнце, во всей его мощи, расплескивало сияние, которое всасывало в себя любые оттенки. Луна же, пытаясь добиться того же, могла полагаться лишь на изливаемое ею тоскливое свечение, и все-таки при луне происходило обратное, ибо песьи глаза светились желтизною лимона.

И однако же, когда Мальчик повернулся, словно в поисках утешения, к реке за своею спиной, он увидел, насколько та переменилась. На что бы ни походила прошлой ночью река, теперь она не была ему другом. Вода, омытая солнцем, смахивала на серое масло, словно вздувавшееся в томной тошноте. Мальчик отвернулся и пробежался немного, как будто спасаясь от мерзкого зверя.

В противоположность маслянистой реке, грубый очерк поросшего лесом холма походил на хлебную корку, и Мальчик, больше ни разу не оглянувшись, устремился к нему.

Со времени, когда он в последний раз ел, прошло уже много часов и голод становился непереносимым. Плотная пыль покрывала ровную землю.

* * *

Возможно, эта мягкая белая пыль и заглушила приближавшиеся шаги: Мальчик и не подозревал, что к нему подбирается нечто. И только когда кислое дыхание коснулось лица его, он вздрогнул, отпрыгнул в сторону и оказался лицом к лицу с пришлецом.

Такой образины Мальчик еще никогда не видел. Слишком большая. Слишком длинная. Слишком волосатая. В общем, слишком массивная, чтобы казаться благопристойной: нечто противопропорциональное присутствовало в ней – такое, чего лучше никому не показывать.

Обладателя ее, стоявшего прямо (до того даже, что казалось, будто он несколько отклоняется назад, словно отпрядывает), облекал темный, нелепо просторный костюм из какой-то плотной ткани. Крахмальные, некогда белые манжеты, были настолько длинны и свободны, что полностью покрывали кисти его рук.

Шляпы на голове существа не имелось, однако копна пыльных, мелко вьющихся волос покрывала весь череп, спадая сзади на шею.

Выступающие костистые виски, казалось, проталкивались сквозь похожую на парик шевелюру. Глаза – страшно светлые, стеклянистые, с зеницами до того уж маленькими, что почти и невидимыми.

Если Мальчику и не ухватить воспринять все это с первого взгляда, он по крайности уяснил, что перед ним стоит некто, вблизи его дома никогда не встречавшийся. В определенном смысле – существо из другого отряда. Да, но что же делало этого господина столь отличным от всех прочих? Волосы кудрявы и пыльны. Довольно противно, но ничего монструозного в этом нет. Голова длинна и огромна. Но почему же это, само по себе, должно быть отталкивающим или непереносимым? Глаза бледны и почти лишены зрачков, ну и что с того? Зрачки-то все же имеются, а особой необходимости расширяться у них явным образом нет.

Мальчик на мельчайшую долю секунды опустил глаза – одна из ног существа поднялась и с отталкивающей неспешностью почесала супротивное бедро.

Мальчика слегка передернуло, но почему? Ничего дурного господин этот не сделал.

И однако же, все переменилось. Все стало неправильным, и Мальчик, чье сердце билось часто и гулко, уставился на пришлеца с опаской. И тогда длинная, косматая голова приопустилась и помоталась из стороны в сторону.

– Что тебе нужно? – спросил Мальчик. – Кто ты?

Господин перестал мотать башкой и, оскалив в улыбке зубы, вперился в Мальчика взглядом.

– Кто ты? – повторил Мальчик. – Как тебя звать?

Существо в черном распрямилось и замерло, как вкопанное; что-то напыщенное проступило в нем. Впрочем, поперек лица его расползлась, точно зияющая рана, улыбка.

– Я Козел, – сказало оно (слова эти с трудом протиснулись сквозь его блестящие зубы). – Я пришел сказать тебе добро пожаловать, дитя. Да… да… сказать тебе добро пожаловать…