Мальчишник

Осени Коркина подобная идея несколько лет назад, он ломился бы во все двери — и к главбуху, и к начальнику управления! В Москву в главк съездил бы. И, черт побери, добился бы в конце концов своего! А нынче с ним что-то случилось. Тоска жены перелилась и в его душу, пригасила в ней огонь, и уже ничего не хотелось ему от жизни — ни открытий, ни славы. «А зачем? Для кого?» Коркин презирал свое состояние, но ничего не мог с собой поделать. И после Мордасова он не побежал ни к главбуху, ни к начальнику управления, а тихо поплелся в камералку, сел за стол и стал продолжать писать отчет, в котором, правда, упорно оспаривал идеи профессора Карпова.

В конце рабочего дня, перед самым звонком, зашел в камералку уже в шляпе и пальто Мордасов, остановился у порога и, посмеиваясь, сообщил:

— Пришла телеграмма из Свердловска. На будущей неделе там собирается координационное совещание по геологической съемке Урала. Вот и поезжай. Выступи со своей идеей. Полно будет профессоров. Вправят тебе мозги.

И по насмешливому тону Мордасова, и по его улыбочке чувствовалось: идею Коркина он считает зряшной, безнадежной, заранее убежден в провале, но, чтобы не мешать однокашнику, не выглядеть консерватором, готов пойти на жертву — разориться на командировочные.

…Слово ему дали на второй день совещания. Слушали с вниманием, заинтересованно. Это раззадорило Коркина, и закончил он свою речь так:

— Считайте все, что я сказал, моим особым мнением. Прошу записать в резолюцию. Вот оно! — Коркин потряс листками и положил их на стол президиума.

Как и предсказывал Степан, ученые мужи стали вправлять ему мозги. Каждый выходящий на трибуну считал своим долгом коснуться выступления Коркина. Одни мягко иронизировали над легкомыслием молодежи, пытающейся с наскока решать сложные научные проблемы, другие, не вдаваясь в дипломатию, называли идею Коркина бредовой.

Коркин уже хотел плюнуть на все и, не дожидаясь конца совещания, бежать с поля брани, как вдруг получил неожиданную поддержку, да не от кого-нибудь, а от самого профессора Карпова.

На трибуну взошел еще крепкий старик с одутловатым лицом и голо поблескивающей куполообразной головой. И живот у него выпирал из-под мешковатого немодного пиджака тоже куполом. Во всем облике профессора было что-то простое, мужичье. Такой мог обойти пешком не только Урал, но и всю землю.

— Мои коллеги слишком поспешно предали анафеме идею Коркина, — по-мужичьи окая, медлительно заговорил Карпов. — Однако вполне допустимо, что в свое время мог ошибиться и я. И это очень хорошо, что со мной спорят. Без споров наука стоит на месте. Без споров спит наша мысль. Коркин сам признался, что у него пока мало доказательств. Что ж, дадим ему возможность поискать их. Это в наших силах. Но смотрите, молодой человек, я сложа руки тоже сидеть не буду. Сам приеду на место. Ходок из меня уже никудышный. Но сяду верхом на лошадку и прокачусь по знакомым маршрутам. Думаете — старик, так и защититься не сможет. Защищусь, да еще как!

И вот Коркин с партией снова в горах. Партия маленькая, вместе с ним всего шесть человек, но во всяком случае — не один.

Месяц они хорошо поработали на восточном склоне Урала. Но самая главная работа еще впереди — на западном склоне, на реках Кожим и Каталомба. По Кожимским и Каталомбским разрезам снимал Карпов свою карту. Это его главные козыри. И Коркин должен был побить именно их или сдаться.

Они шли весь день и всю ночь. Шли почти без остановок, чтобы успеть наутро выйти к горе Ялпинг-Кер близ перевала. Еще с весны на базе экспедиции в Саранпауле оставлена заявка на вертолет; в ней указано место посадки — подножие горы Ялпинг-Кер и дни, в которые его будут ожидать, — 25–26 июля.

Вертолет привезет продукты и перебросит партию через Уральский хребет на Кожим.

4

Герман Дичаров, согнувшись, тащит на спине немыслимо тяжелый, будто камнями набитый, рюкзак.

У Германа смуглое лицо, тонкий с горбинкой нос и отросшая в горах черная курчавая бородка. В длинной клетчатой ковбойке с краснинкой он походит на продувного цыгана. Ему бы еще войлочную шляпу, трубку да бархатный жилет — совсем бы от цыгана не отличить. Впрочем, жилет на меховой подкладке у него имеется — подарок невесты. Затолкан где-то в спальнике. А в рюкзаке никаких тряпок. В помине нет и камней. Объемистый рюкзак с распущенной шнуровкой по бокам набит одними книжками.

Внешность Германа удивительно точно соответствовала его плутовскому характеру: не карманы, не кошельки с мелочью, а домашние библиотеки приходилось постоянно оберегать от него. Частную собственность на книги он совершенно не признавал: понравилась которая — в карман или за пазуху, или еще подальше — в штанину, и был таков!

Друзья, приглашая его в гости, запирали на ключ книжные шкафы. У Коркиных шкафов не было, книги стояли на тесовых полках, поэтому, когда заявлялся Герман, Маша грозила ему пальцем и умоляюще просила:

— Только, пожалуйста, не таскай без спросу, а?

— За кого ты меня принимаешь? — с ангельской улыбкой разводил руками Герман. — И не посмотрю на твои книжки, своих хватает.