Мальчишник

Бывало, мы не могли дождаться, когда настанет его очередь дежурить, то есть, главным образом, готовить завтрак, обед, ужин, ибо и в это не мужское деяние он вкладывал чисто мужские достоинства: изобретательность, рвение и честолюбивое желание заслужить всеобщее одобрение. И дикого лучку с малиновыми шапочками надергает среди камней по берегу, и не только в общий котел для приправы подкрошит, но и в очищенном и ополоснутом виде по пучочку перед каждым положит — витаминьтесь; в черный заваристый чай для пущего аромату смородинового либо брусничного листа кинет, во время перекуров ягод насобирает, кисель сварит. Первое и второе блюдо творит в нарушение расписанных завхозом и командиром продовольственных норм, руководствуясь принципом: победителя не судят. Ежели укажут сварить постную манную кашу на воде, он запамятует и бухнет в нее пару банок сгущенки. Укажут подсластить горстью сахара, он пять высыплет, приправить ложкой топленого масла — он поварешкой зачерпнет, зато уж вкуснота! Сладость! И восторги! Больше всех восторгался я, потому что мой рюкзак сразу легчал на две банки. Насколько душеприятны повару похвалы, можно было догадаться по горящим, точно маков цвет, ушам и брызжущим сквозь стекла очков искрами вдохновения шальным мальчишеским глазам.

Так мы шли вдоль берега под рюкзаками и день, и два, и три. Сорокаминутная ходка, или, как еще называли, урок, десятиминутный перекур и дальше в путь. За семь-восемь уроков наматывалось в течение дня не менее двадцати километров.

В середине пути река делала многоверстную петлю, похожую на карте на увесистую грушу. Обходить грушу — дня мало, срезать по прямой — двух часов хватит.

Долго не раздумывая, завернули в лес. Обступили нас со всех сторон узловатые лиственницы, кривые и черные, в редких белых пятнышках березы. Ноги путались в свежезеленом еловом сланце, проваливались на замшелых истлевших колодинах.

Придавленный стужами лес растет на полярных широтах узкими лентами вдоль ручьев и речек. Мы даже вспотеть не успели, как пересекли лесную полосу. Взорам явилась в многоцветных ковровых мхах тундра. Там, где мхов не было, пестрели мелкими звездочками невзрачные стелющиеся цветы. Но до чего же они хороши, когда их много — целые россыпи.

В тундре всегда весна. Поздно освобождаясь от снега, она и цветет до нового снега.

Мхи качались, глубоко проминались и продавливались, и путешественники чуть ли не вдвое сократились в росте — будто на коленях ползли. На тверди ощетинились навстречу заросли багульника и мелколистной карликовой березки-дерезы, через которые легче было бы не брести, а скакать козой.

Барахтаясь во мхах, с надсадой пластаясь среди багульника и березки, мы не заметили, как настигла нас черная хвостатая туча. Она сначала хлестнула ветряным мокрым хвостом по лицам, будто предупредив, а уж потом принялась за дело всерьез, окатывая нас густыми, упругими, как из-под душа, струями.

Ну, вот и начались подвиги! Сухой нитки не останется. Размокнут в рюкзаках продукты и вытекут сладким сиропом либо жидким тестом. Промокнут палатки, и тогда уж в них не поспать — хуже морозильной камеры. Тут уж держись! Проявляй находчивость и мужество!

Но у моих спутников настрой был совершенно другой. Они сбросили в мох рюкзаки, и в одно мгновение в их руках появились светло-матовые полотнища полиэтиленовой пленки, а в другое мгновение вместе с рюкзаками они уже сидели под ними.

Подскочил Максимыч, сунул в мои руки хрустящий сверток.

— Укрывайся. Райкина пленка.

Теперь и мне сам черт не брат. Дождь стучит и ярится по пленке, а мне — хоть бы хны. Привалился спиной к рюкзаку, вытянул гудящие ноги и растроганно думаю о Максимыче, о его рюкзаке — что там еще припасено для меня? Специально дожидается момента, чтобы сюрприз был еще приятнее. Вот в такие же подходящие моменты он уже одарил меня накомарником, толстыми стельками в сапоги и полосками кошмы, чтобы я подшил их для мягкости на рюкзачные ремни.

Да, подвигов и доблестей, видать, не будет. Не размокнут ни сухари, ни крупа, ни сахар, не вытекут из рюкзаков. Не промокнут палатки и не придется спать у костра на подстилке из хвои под звездным небом. Не придется в поте лица и с риском добывать в тайге пропитание. А ежели и грянет что-нибудь непредвиденное, врасплох моих спутников не застанет. Нет на земле рабочей профессии, какой бы не владел кто-то из них, нет ни единого несподручного им дела.