Мальчишник

Наискось от меня под пленкой, как и все, сидит, притонув во мху, сорокашестилетний наш Командир. По-командирски он всегда подтянут, немногословен, видит и впереди и позади и в своей ярко-голубой рубашке и вязаной лыжной шапочке больше походит на интеллектуала, чем на рабочего. Тем не менее он плоть от плоти рабочий: слесарь по ремонту оборудования на уже упомянутой аглофабрике. Имея соответствующие дипломы, Владимир мог бы еще работать сварщиком, токарем, резчиком по металлу, встать за любой станок, какие есть на фабрике. Овальные разноразмерные котелки, чтобы входили один в другой и удобно, плоско умещались в рюкзаке, — котелки, в которых мы варим уху и каши, кипятим чай, а также плоская фляжка с запасом воды, пайвы-набирухи под рыбу — все это сковано из нержавейки его руками.

Где-то достаточно институтского диплома либо других корочек, чтобы стать начальником, получить власть над людьми. А чтобы удостоиться чести быть выбранным в таежные вожаки — этого мало, надо обладать целым рядом более существенных достоинств: жизненным опытом, мужеством, сметкой, способностью безошибочно ориентироваться в экстремальных условиях и, наконец, просто быть надежным и хорошим человеком.

А вот еще один мастер на все руки — электрик Паша. Небольшого роста, поджарый, умеющий хохотать неожиданным раскатистым басом, он преисполнен неистощимой доброжелательности ко всем и вся. Вроде бы друзья рядом помогутнее и покрепче, а глядишь, то одному, то другому пособляет. В сорок восемь лет для всех он Паша. Боюсь, неисправимый добряк так и останется им до скончания века.

Впрочем, Летописец и его не обошел своим вниманием, тоже перекрестил — в Многостаночника.

Поначалу я думал, на нескольких станках в заводе работает, потому и Многостаночник. Ан нет. В прошлый поход Паша отправился с собственной конструкции станковым рюкзаком да прихватил еще с собой бритвенный прибор-станочек и пачку лезвий, в то время как дали зарок не бриться до возвращения; на это вероломство Летописец немедленно и среагировал своим острым языком.

В рюкзаке у Многостаночника целая мастерская: плоскогубцы, молоточек, рашпиль, шильце, ножницы, точильный камень, гвозди, проволока, пенопласт… Какая бы поломка ни случилась, разом устранит.

Увы, где есть мастерство, хладнокровие и расчет, там, похоже, нет места подвигам.

Вчера Многостаночник сделал кораблик на хариуса. Скрепленные в катамаран две пенопластовые дощечки, одна пошире, другая поуже, утяжеленные по нижним ребрам килем из свинцового жгута, являли собою изящную конструкцию, способную служить игрушкой даже для взрослого человека. К широкой дощечке на трех поводках — по принципу бумажного змея — подвязали леску, пока еще без крючков, и запустили кораблик на испытания. Он ходко пошел по кипящему перекату к противоположному берегу, пересек пенящийся и бурлящий кипятком стрежень, как вдруг леска, на которой он, как змей, парил в реке, ослабла, а сам кораблик, потеряв управление, беспомощно заболтался и закрутился на частых волнах и покатился вниз по течению. Подвела леска — оборвалась либо отвязалась. Но доискиваться до причины некогда, надо спасать кораблик, на который возлагались определенные рыбацкие надежды.

— А ну-ка, Летописец! — нашелся Командир. — Не зря же ходил к моржам. Достанешь кораблик — получишь в качестве «полотенца» сто граммов наичистейшего.

— Двести! — азартно потребовал Максимыч.

— Сто!

— Э-э, была не была! — согласился Максимыч и, плюхнувшись на камни, нога за ногу и помогая руками, стал торопливо стягивать сапоги.

Еще вчера бывшая льдом или снегом в горах вода обдавала холодом на расстоянии, грохотала переворачиваемыми на перекате валунами, ревела и ярилась меж камней, расшибаясь в кипень и брызги, и ринуться в нее, схватиться с ней в единоборстве, несомненно, было смелым лихим подвигом, все мы с волнением дожидались этого деяния. Но тут в события встрял Директор:

— Подожди, Летописец. Дай-ка сначала мне попробовать отличиться.

Он поднял валявшийся на камнях спиннинг, вытянул его на одной руке перед глазами, прищурился, прицелился, как прицеливаются из ружья.

Кораблик жалкой скорлупкой болтался метрах в сорока от берега, а может, и того дальше. Сам Директор потом уверял, что до него было не меньше ста метров — раскрутилась-де с катушки вся леска… Безнадежное дело! Только время зря тянет!

Тщательно прицелившись, Директор взмахнул через плечо спиннингом, и блесна, со свистом рассекая воздух и увлекая за собою светлую леску, по параболе полетела вслед удаляющемуся кораблику и — надо же! — вонзилась в воду меж двух его дощечек и меж двух растяжек. Все ахнули. Вот это прицел! Вот это бросок! Не на Полярном Урале теперь надо быть Директору, а на Олимпийских играх. Жаль, не включены в игры соревнования по спиннингу. Непременно наш Директор стал бы олимпийским чемпионом.

С невозмутимым видом, будто для него плевое дело попасть блесной за сто метров и рыбе в глаз, Директор вытянул кораблик на берег и лишь после этого оборотил озаренное победительным светом лицо к Командиру.